отобрать и уничтожить, никогда не 
попадет в Страну Вечной Охоты.

— Олд Шеттерхэнд говорит о том, во что сам не верит!

Несмотря на слабый свет от горящей в каморке сальной свечки, я разглядел, что 
его лицо приняло самоуверенное, я мог бы даже сказать, горделивое выражение. 
Про то, о чем он сейчас думал, один немец как-то высказался таким образом: 
«Теперь Олд Шеттерхэнд у меня в кульке!» Подумав об этом, я сказал:

— Верю я в это или нет, это отдельная тема, но ты-то, я знаю, в это веришь. 
Если краснокожий воин отберет у своего врага амулет и будет его хранить, то 
душа того в Стране Вечной Охоты должна будет ему служить, пока 
сообразительность или Великий Дух не подскажет ему, как раздобыть и завоевать 
новый амулет. Но, если амулет не будет сохранен, а уничтожен, то душа его 
пропала на вечные времена. Это же ваша вера!

— Но не моя!

— Нет? — спросил я, притворяясь пораженным.

— Нет. Я тоже в это верил, но только до тех пор, пока мой большой брат Олд 
Шеттерхэнд не рассказал мне про великого Маниту, который сотворил всех людей, 
любит всех одинаково и к которому вернутся все души. Никто не может ни у кого 
отобрать душу. А после смерти не может быть ни господина, ни прислужника и ни 
победителя, ни побежденного. Перед престолом великого, доброго Маниту все души 
одинаковы; там господствует вечная любовь и мир и нет никакой ни войны, ни 
охоты, ни кровопролития. Где же тогда Страна Вечной Охоты, про которую говорят 
наши жрецы и шаманы?

Он говорил с воодушевлением, которое усиливалось с каждым его словом. Я очень 
обрадовался этому. Семя, которое я когда-то вложил в его сердце, не только 
взошло, но и дало под жесткой корой крепкие корни.

— Да, если ты так думаешь, то для тебя никакой амулет не имеет значения, — 
произнес я, как бы без всякой задней мысли.

— Это знак того, что я только воин, и никто больше.

— Тогда совершенно бессмысленно сохранять твой амулет. На, бери его назад.

Я снял его со своей шеи и отдал ему. Он водворил его на свою шею и ответил мне:

— Он не может ничего сделать с моей душой, но он является знаком моего 
воинского звания, и поэтому я благодарю тебя за то, что ты его мне вернул!

— А ты с другими воинами уже говорил о том, что душа и амулет совсем не связаны 
друг с другом?

— Нет.

— Почему же нет?

— Потому что они этому не поверят.

— Но ты же мне поверил!

— Мой рот ведь не твой рот, и, если я скажу даже в точности то же самое, что 
говорил мне ты, то это будет не одно и то же. А Олд Шеттерхэнд останется 
сегодня здесь?

Я не мог сообщить ему никаких сведений о наших делах и ушел от ответа, сказав:

— Буду я здесь или нет, это тебя не касается. Поскольку ты все еще норовишь 
удрать, я должен считать тебя своим противником; однако в этих четырех стенах 
ты можешь двигаться совершенно свободно.

— Так ты хочешь меня развязать?

— Негр Боб попозже сделает это.

— Негр? Разве я позволю какому-то негру прикоснуться к себе? Ты что, не знаешь, 
что ни один краснокожий воин не может иметь дела ни с одним негром?

— А ты разве не знаешь, что великий Маниту сотворил всех людей и любит всех 
одинаково, независимо от цвета их кожи?

Он в раздумье смотрел перед собой на пол.

— И что ты вообще имеешь против нашего Боба? — продолжал я. — Он был с нами, 
когда мы тебя спасали. Ты должен быть ему благодарен так же, как и всем нам. Он 
гораздо лучше, чем ты думаешь о нем. Он, между прочим, никогда не предавал 
дружбы ни с одним человеком; а ты обязан своей жизнью Кровавому Лису, выкурил с 
ним трубку мира, и, несмотря на это, теперь появился здесь, чтобы выгнать его 
из его дома и убить. Скажи мне беспристрастно и честно, кто из вас лучше: он 
или ты?

Он молчал.

— Ты молчишь, но это тоже ответ. Задумайся о своих делах! А чтобы ты мог это 
без помех сделать, я уйду.

Мои слова, навер