христианином, познакомившим 
его с великим и добрым Маниту [39 - Великий Маниту — Маниту был 
духом-покровителем в верованиях многих народов Северной Америки. Согласно 
индейским верованиям, все существа и неодушевленные предметы обладали своим 
«маниту». Однако в романах К. Мая понятие Великий Маниту часто используется как 
синоним христианского Бога.]. Когда ты только что издевался над Олд 
Шеттерхэндом, ты не мог меня оскорбить; но ты сделал очень больно моему сердцу 
из-за того, что забыл все мои добрые уроки и стал таким, кому я никогда не могу 
протянуть своей руки. Кто же в этом виноват?

— Нале Масиуф и другие вожди, — отвечал он, повернувшись опять ко мне. — Я им 
все рассказал, что от тебя услышал; а они надо мной посмеялись и сказали, что 
Олд Шеттерхэнд совсем потерял разум и стал жрецом.

— Мой молодой брат, я был бы рад быть жрецом, но все-таки оставаться вместе с 
тобой! Ты что же, значит, стыдился своей дружбы с Олд Шеттерхэндом?

— Горе, горе, да, да, — кивнул он.

— А я теперь должен стыдиться тебя; однако мне не стыдно, но очень горько за 
тебя. Другие ваши вожди, знахари и все, кто живет уже по законам великого, 
доброго Маниту, узнают о ваших делах и отрекутся от вас. А что же вы со мной 
сделали, если бы я попал к вам в руки?

— Мы привязали бы тебя к столбу пыток.

— Но ведь я вам не сделал ничего плохого. А вы даже хотели лишить меня жизни. 
Что же, ты думаешь, мы сделаем теперь с вами, захватив вас в плен?

Он покрутился в своих путах, повернулся ко мне, внимательно посмотрел на меня и 
торопливо спросил:

— Скажи сам, как вы нам отомстите?

— Отомстим? Христианин не мстит никогда в своей жизни, потому что он знает, что 
великий и справедливый Маниту все дела всех людей оценит по справедливости. Ты 
будешь несколько дней нашим пленником, а потом мы тебя отпустим на свободу.

— И вы меня не убьете и не будете мучить?

— Нет.

— Ни пытать, ни бить?

— Нет. Мы тебя прощаем.

Он поник головой с тяжелым вздохом, но тут же торопливо, блестя глазами, 
спросил:

— Ты, Олд Шеттерхэнд, думаешь, что я от страха тебя об этом спрашиваю?

— Нет. Я знаю, что ты не боишься мучений и боли для своего тела. Тебе гораздо 
страшнее боль душевная, которая тебя будет мучить. Не правда ли?

— Олд Шеттерхэнд прав.

— И еще кое-что я хочу поведать своему молодому другу; к сожалению, я не знаю, 
хорошо ли ты меня понял. Ты только что думал, что очень хитро и умно меня 
допросил; но, видишь ли, я уже знал про вас все, потому что еще раньше сумел 
подслушать воинов найини у Голубой воды и краснокожего вождя Нале Масиуфа, и в 
моих ответах, которые я тебе давал, скрывались незаметно для тебя мои вопросы, 
на которые ты, не задумываясь, мне ответил. И получилось, что не ты меня 
допрашивал, а я тебя. Ты был так горд и уверен в себе, но тем не менее ты 
сообщил мне, что Вупа-Умуги завтра вечером, а Нале Масиуф на полдня позднее 
будут в Сукс-малестави. Как ты это объяснишь?

— Я не хотел никого выдавать.

— Я знаю это. Хотя ты и хотел пристыдить Олд Шеттерхэнда и его учение взял под 
сомнение, однако и я и мое учение еще живут в твоем сердце независимо от твоих 
настроений. Когда я недавно стоял перед тобой, по твоему мнению, как 
побежденный, а на самом деле как победитель, то твое сердце противилось тебе 
самому и заставило тебя сказать о том, о чем ты должен был молчать. Понимаешь 
теперь?

— Не все, но я буду думать об этом. Что же со мной будет, если другие вожди 
узнают, что я их выдал?

— Ты не выдавал ничего и никого, я это все знал раньше. Ведь я лежал возле