м спрашиваешь, хотя знаешь, что мы с Кровавым Лисом договорились не 
выдавать нашу тайну? Мог ли я привести с собой чужих людей?

— Где они сейчас?

— Когда я с ними расстался, они собирались ехать к Рио-Гранде и Эль-Пасо.

— Кровавого Лиса ты встречал?

— Да.

— А где он сейчас?

— Наверное, в своем доме.

— Что-то быстро ты от него уехал. Разве он не хотел оставить у себя подольше в 
гостях своего знаменитого брата Олд Шеттерхэнда?

— Хотел, конечно. Вот почему я и возвращаюсь к нему.

— А почему же ты уехал сегодня от него и куда ты едешь сейчас?

— Стоит ли тебе об этом рассказывать? Ты ведь знаешь, что он старается 
освободить Льяно от разбойников.

— И ты ему будешь помогать?

— Да, сегодня так же точно, как и тогда, когда ты был у нас. Однако я на все 
твои вопросы ответил, и ты получил то, что хотел знать; давай теперь выкурим 
трубку мира, пусть говорит калумет.

— Подожди пока!

Я дал ему расспросить меня, как маленького мальчика; при этом он, видимо, был 
очень горд, что сумел меня так «искусно» допросить; я заметил его победительные 
взгляды, которые он время от времени бросал на своих спутников. В эти минуты он,
 вероятно, верил, что может разговаривать со мной, как говорится, на равных, 
поскольку его слова «Подожди пока!» звучала необычно повелительно, и тон, 
которым он продолжал наш разговор дальше, показался мне даже забавным:

— Прошло уже много солнц и лун с тех пор, как мы с тобой тогда расстались, и за 
такое долгое время люди сильно изменяются; умные становятся малыми детьми, а 
дети мужают и умнеют. Олд Шеттерхэнд, похоже, тоже стал ребенком.

— Я? С чего ты это взял?

— Ты дал мне себя допросить, как мальчишку, у которого еще пустая голова, или 
как старую женщину, мозг которой давно высох. Твои глаза ослепли, а уши оглохли.
 Ты совсем не понимаешь, кто мы такие и чего мы хотим.

— Уфф, уфф! Разве это речь молодого человека, с которым я однажды выкурил 
трубку мира?

— Это речь молодого человека, который стал большим и знаменитым воином. Калюме 
уже больше не действует, потому что ты мне больше не друг, а враг, которого я 
должен убить.

— Докажи, что я твой враг!

— Ты освободил нашего пленника!

— Разве он был твой?

— Да.

— Неправда, Я освободил его из рук команчей-найини; ты же принадлежишь к 
другому племени.

— Но найини мои братья; их враг — мой враг. Ты разве не узнаешь тех, кто сидит 
перед тобой?

— Разве эти воины принадлежат не к твоему племени?

— Только двадцать из них. Все остальные из племени найини, которых ты видел у 
Голубой воды. Мы вырыли топор войны против всех бледнолицых, а ты ведь тоже 
бледнолицый. Ты знаешь, что тебя ждет?

— Я это знаю.

— Так скажи что!

— Я, наверно, оседлаю свою лошадь опять и спокойно поеду дальше.

— Уфф! Действительно, Олд Шеттерхэнд стал малым ребенком. Ты будешь нашим 
пленником и умрешь на столбе пыток.

— Я не буду вашим пленником и не умру, потому что этого еще не хочет великий 
Маниту.

Спокойствие и наивность, с которыми я это произнес, ему и его людям были 
совершенно не понятны. Я не двигался и не делал вообще ни одного движения, 
говорящего о намерении убежать или защититься. Они опустили свои ружья. К 
счастью, они не замечали, что я каждого из них держал в поле своего зрения.

С презрительной и безжалостной усмешкой вождь спросил меня:

— Ты что, надеешься нас снова обмануть?

— Да, я думаю, что это у меня получится.

— Уфф! Ты действительно совсем ничего не можешь понять. Ты не видишь разве, что 
против тебя пять раз по десять храбрых воинов?

— А ты разве не знаешь, что Олд Шеттерхэнд никогда не считает своих 
противников?

— Ты что, надеешься на свое волшебное ружье?

В мгновение ока в моих руках оказался мой штуцер, я вскочил и занял позицию за 
моим вороным, прикрывавшим мое тело, и воскликнул:

— Да, я на него надеюсь. Кто из вас схватится за оружие, получит тотчас же 
пулю! Вы знаете, чт