и сказал:

— Не выкурит ли мой молодой брат Большой Шиба трубку мира калюме [38 - Калюме 
(фр. calumet; уст. — калумет) — употреблявшееся с XVI в. название «трубки мира» 
у североамериканских индейцев; состояла из каменной или глиняной головки и 
полой тростниковой палочки длиной 60-100 см, часто украшенной птичьими перьями, 
стеклышками и т. п.], чтобы узнать, что Олд Шеттерхэнд, как и прежде, остается 
его другом?

Он поднял руку, как бы отклоняя мною сказанное, и ответил:

— Большой Шиба когда-то гордился, что имеет такого славного брата, но сейчас он 
очень хотел бы знать, остается ли Олд Шеттерхэнд еще его другом?

— Ты что же, в этом сомневаешься? — спросил я, прикидываясь удивленным.

— Я сомневаюсь.

— Почему же?

— Потому что я узнал, что Олд Шеттерхэнд стал врагом команчей.

— Кто это тебе сказал, тот или обманщик, или сам ошибается!

— Тот, кто это сказал, имел доказательства, которым я не мог не поверить!

— Не сообщит ли мне мой молодой брат, что это за доказательства?

— Я это сделаю. Разве Олд Шеттерхэнд не был у воды, которую называют 
Саскуан-куи?

— Да, был.

— Что тебе там было нужно?

— Ничего. Мой путь проходил по тем местам. Я там ночевал, а утром двинулся 
дальше.

— Ты там ничего не сделал?

— Я увидел там краснокожих, которые схватили белого воина; а я ему помог 
освободиться.

— А из какого племени были эти краснокожие?

— Я потом узнал от бледнолицых, что это были команчи племени найини.

— Какое же ты имел право освобождать этого бледнолицего?

— Потому что он ничего не сделал плохого команчам. Я однажды так же освободил 
одного команча, когда тот невиновным попал в руки бледнолицых. Олд Шеттерхэнд — 
друг всех справедливых и добрых людей и враг всех несправедливых и злых, и он 
никогда не спрашивает, какого цвета кожа у пострадавшего.

— Однако ты этим вызвал враждебность и чувство мести у команчей по отношению к 
себе!

— Совсем нет.

— Да.

— Нет, поскольку на следующее утро я разговаривал с вашим вождем Вупа-Умуги и 
заключил с ним союз. Он был моим пленником, и я его отпустил.

— А знаешь ли ты, что нужно было там, у Саскуан-куи, команчам?

— Откуда же мне это знать? Я их не спрашивал. Наверно, они хотели наловить там 
рыбы.

— Знаешь ли ты, где они сейчас?

— Догадываюсь.

— Где же?

— Они отправились на запад, в Мистэйк, чтобы присоединиться к тамошним команчам,
 которым, как я слышал, угрожали бледнолицые всадники.

— Уфф! — воскликнул он, изобразив на лице ироническую усмешку. Его люди 
посмотрели так, что мне стало ясно, что я в этот момент не могу полагаться на 
свое счастье. Но он продолжал:

— А с тобой кто-нибудь еще был?

— Несколько бледнолицых.

— А куда вы поехали от Саскуан-куи?

— На запад.

— А оказался теперь так далеко на востоке от Голубой воды! Как это могло 
получиться?

— Я слышал о вражде между белыми солдатами и воинами команчей. Я должен был 
помочь солдатам, потому что я ведь тоже белый; но, поскольку я также друг 
краснокожих, я попытался выйти из этого сложного для меня положения, уехав в 
восточном направлении.

— Опять к Голубой воде?

Для него, естественно, было очень важно знать, был ли я там еще раз. Я отвечал:

— Зачем мне было туда возвращаться? Я отправился в Льяно, чтобы навестить 
своего молодого друга Кровавого Лиса, ты же знаешь его, ты же был когда-то его 
гостем и выкурил с ним трубку мира!

— А тех бледнолицых, которые были с тобой, ты с собой туда не взял?

— Ты об эт