о, ни один знак 
отличия не украшал эту простую индейскую прическу. Любой человек, бросив на 
него хотя бы беглый взгляд, сразу понял бы, что перед ним необычный человек. 
Одет он был в кожу, как и я. На груди у него висели вышитые бисером мешочки, 
трубка и тройная нитка когтей и зубов гризли, которых он убил. Черты его 
по-мужски красивого лица можно было назвать римскими, правда, на нем немного 
выдавались скулы. Цвет его кожи был матовым, светло-коричневым, с бронзовым 
оттенком. Это был мой большой друг Виннету, вождь апачей, самый красивый и 
мужественный из всех индейцев, каких я знал за всю свою жизнь. Это славное имя 
на Диком Западе было в те времена известно каждому. Справедливый, верный и 
умный, мужественный до самоотверженности, друг и защитник всех обездоленных, 
какого бы они ни были цвета кожи, и в то же время противник любой 
несправедливости — таким его знали индейцы и вестмены, фермеры и 
путешественники, солдаты и золотоискатели. Какое счастье быть другом этого 
человека!

Боб продолжал обниматься с матерью, я же тем временем подошел ближе, и Виннету, 
узнав поступь моего коня, повернулся и посмотрел на меня, но по-прежнему ни 
одна мышца не дрогнула на его красивом лице. Я слез с лошади, он дотронулся до 
моих рук, потом сделал полшага назад, посмотрел на меня сверху вниз и произнес:

— Мой белый брат Шеттерхэнд приходит как роса к цветку, сохнущему в пустыне, и 
как орел охраняет гнездо своих птенцов. Ты нашел там, наверху в горах 
Сьерра-Мадре, мое послание?

Я ответил:

— Брат Виннету всегда в моем сердце, как солнечный луч у постели больного, и 
верен моей душе, как сын матери, которая его родила. Прошло много лун с тех пор,
 как я видел тебя в последний раз. Там, наверху, в Сьерре, я прочитал под елью 
твои знаки. Я пришел с тремя сотнями апачей, которых ведет храбрый Энчар-Ро, 
чтобы передать их под твое командование. Кровавого Лиса здесь нет?

— Он выезжает несколько раз за день, чтобы встретить тебя. Сейчас его тоже нет, 
и…

Он прервался на полуслове и поглядел в другую сторону. Показались всадники — 
Олд Шурхэнд, Олд Уоббл, Холи и Энчар-Ро. А впереди всех ехал Кровавый Лис, 
одетый, как мексиканский вакеро на карнавале: его одежда была украшена бахромой,
 широкая красная лента заменяла ему пояс и свешивалась длинным концом с левого 
бока. На этой ленте висел нож-боуи [36 - Нож-боуи — тяжелый охотничий нож с 
длиной лезвия от 22 до 27 см, изобретенный полковником федеральной армии Боуи.] 
и два инкрустированных серебром револьвера. На голове красовалось широкополое 
сомбреро. Были на нем и двойные, до колен, штаны, какие носят в Кентукки, 
кожаные щитки на ногах защищали их от стрел и возможных ударов копьями. Ему 
было двадцать пять лет. Над верхней губой пробивались усики. Довольно массивная 
нижняя челюсть свидетельствовала о твердой воле, глаза его блестели и смотрели 
на мир открыто и миролюбиво, как у ребенка, впервые открывшего для себя 
червячка или бабочку и не желающего причинять им боль. И тем не менее этот 
молодой человек оставался призраком, чья верная рука посылала пулю прямо в лоб 
любому «стервятнику» Льяно-Эстакадо!

Он спрыгнул с лошади и протянул мне руку. После нашего рукопожатия он обратился 
к Виннету:

— Я вижу, здесь не только воины апачей. Знает ли Виннету, что за важных людей 
привел с собой Олд Шеттерхэнд?

Вождь ответил ему едва заметным кивком головы.

Кровавый Ли