ад, подпрыгнуть на 
всех четырех ногах сразу, но не смогло. После каждого тщетного усилия лошадь 
громко стонала, с трудом переводя дыхание. Так длилось минут пять или чуть 
больше; пот струился изо всех лошадиных пор; показалась пена, ее белые клочья 
летели во все стороны.

— Замечательно, замечательно! — восторженно кричал Олд Уоббл. — Ничего 
подобного я еще не видывал!

Да уж, «великолепно»! Хорошо ему говорить. Сел бы он на мое место! Легкие у 
меня разрывались, я обливался потом, но не сдавался. Тут лошадь хотела, видно, 
опять шлепнуться на землю и покататься, да не смогла; еще одно долгое нажатие 
шенкелем, из последних сил… Человеческие мускулы и желание победили — лошадь 
сдалась.

— Грандиозно, грандиозно! — восхищался старик. — Я бы тут не справился. Видимо, 
сэр, вы действительно всадник получше меня.

Олд Шурхэнд стоял тихо и ничего не говорил, но глаза его сияли.

— Хорошо, хорошо, о, как хорошо! — кричал Боб. — Масса Шеттерхэнд часто 
выделывал такое с чужими и дикими лошадьми. Массер Боб был при этом и видел 
все!

— Я еще не все сделал, — ответил я. — Смотрите продолжение!

Я встал на спину лошади, широко расставив ноги, нагнувшись вперед и взяв повод 
в руки. Лошадь отдохнула, поднялась и вместе с собой вскинула вверх и меня. 
Какое-то мгновение она стояла неподвижно, потом рванулась, словно вытолкнутая 
какой-то мощной пружиной. Я прочно сидел у нее на хребте, позволив ей мчаться и 
заботясь только о том, чтобы она выбирала нужное нам направление. Трое других 
поспешали за мной. Но через какое-то время лошадь внезапно остановилась; прыжки 
и катания начались заново. Она вскочила и снова понеслась, но опять 
остановилась и делала все, чтобы меня скинуть. Я дал ей волю, пока не посчитал, 
что хватит. Тогда я опять зажал ее шенкелями, как прежде. Она стояла неподвижно,
 а я истекал потом. Она стонала, потела, плевалась пеной, пока не рухнула во 
второй раз. Теперь я знал, что новых попыток не будет, никакое сопротивление 
больше невозможно, и спокойно стоял возле нее, пока ко мне не подъехали мои 
спутники. Они осадили своих лошадей, и Олд Уоббл спросил:

— Вы выпустили повод из рук и позволяете ей лежать свободной? А если она убежит,
 сэр?

— Она останется, она побеждена, она моя! — ответил я.

— Не верьте плутовке! Было бы жаль, чертовски жаль, если бы после такого 
гигантского напряжения всех ваших сил она от вас убежала!

— Она не убежит!

— Ого!

— Посмотрим! Я знаю толк в дрессировке!

Я положил лошади руку на голову и сказал:

— Наба, наба!

Она вскочила. Я медленно отошел и приказал:

— Эта, эта! [33 - Подойди, подойди!]

Она пошла за мной направо и налево, вперед и назад, пока я не остановился, 
тогда и она остановилась.

— Великолепно, действительно великолепно! — воскликнул Уоббл. — Если бы я не 
видел это собственными глазами, я бы не поверил, что такое возможно.

— Значит, вы согласны, что я укротил ее?

— Да, да!

— И при этом не сломал ни руку, ни ногу, ни даже шею!

— Не говорите об этом, сэр! Не мог же я знать, что в верховой езде вы 
превосходите даже старика Уоббла!

— Даже! Вы, кажется, считаете себя лучшим наездником на всем земном шаре! Я 
превосхожу вас, это я и сам скажу, но не из самолюбия или высокомерия, потому 
что сейчас же добавлю: встречал я и всадников, куда более искусных, чем я.

— Тысяча чертей! А мог бы я посмотреть на такого парня?

— Я сидел на лошадях, стоивших пятьдесят тысяч долларов, а то и больше, если их 
вообще можно было купить. Так судите, каков мог быть всадник! Попытались бы вы 
сесть на объезженную киргизскую лошадь, на курдского боевого жеребца или хотя 
бы на