повод в 
сторону, что кобыла обернулась вокруг собственной оси. Потом она попыталась 
наклониться вперед, взбрыкнуть задом — все напрасно. Она заупрямилась, выгнула 
спину и на всех четырех ногах подпрыгнула, потом резко замерла, чтобы обмануть 
меня, и вдруг внезапно скакнула в сторону на негнущихся ногах, причем я должен 
был слететь в другую — и снова напрасно! Она пускалась на всякие причуды, каким 
только можно выучить лошадь, но я крепко держался.

— Браво, браво, сэр! — закричал старик Уоббл. — У вас прекрасная посадка, 
должен вам сказать. Плутовка изматывает вас, в ней просто дьявол сидит!

— О, пока-то еще ничего, — ответил я. — То ли еще будет — подождите!

Тут лошадь, словно расслышав мои слова, бросилась на землю и принялась кататься 
по ней, стараясь при этом задеть меня ногами. Я — и это было моим единственным 
спасением — встал на землю и, по мере того, как она перекатывалась, прыгал то 
вправо, то влево, так что животное постоянно оставалось между моих широко 
расставленных ног. Это было не так-то просто, требовалось напрячь глазомер, да 
и надо было уметь предугадать, куда повернется лошадь в следующую секунду, а 
при этом еще смотреть, чтобы она не заехала тебе копытом. Еще труднее бывает 
догадаться, когда она захочет снова вскочить на ноги, иначе она рванется в 
сторону — и все пропало.

Вот она вскочила, подняв на себе и меня; я снова схватился за поводок, который 
вынужден был отпустить, пока она каталась по земле.

— Браво, браво! — все кричал старик. — Гром и молния! Вот это скотинка! Никто 
не сможет с вами сравниться, кроме Олд Уоббла!

— Самое трудное еще впереди, сэр! — ответил я. — Сначала я ее утомлю, а потом 
разрешу побегать. Садитесь в седло, чтобы побыстрей поехать за мной!

Когда я сказал эти слова, лошадь решила повторить еще разок уже описанные 
хитрости; и на землю она снова бросилась, и опять резко вскочила. До сих пор 
человеческий разум боролся с волей животного — теперь должно было последовать 
силовое единоборство, что мне всегда удавалось и в чем со мной никто не мог 
сравниться. Я покрепче натянул повод, наклонился глубже вперед и изо всех своих 
сил зажал бока лошади шенкелями. Она застыла. Я вслушивался. Раздастся ли тот 
звук, которого я ожидал, или нет? Да, вот он. Это был долгий, тихий, 
болезненный стон, вырвавшийся из тесно сжатой груди, верный признак победы, 
которая достанется мне, если только у меня хватит сил довести дело до конца. 
Животное хотело было взвиться вверх, броситься вперед, на