ого нашего следа.

Теперь беседа прекратилась. Быстрая скачка, требующая внимания, затрудняла 
разговоры, а начавшийся дождь сделал людей еще менее общительными.

Дорога не создавала больших трудностей — ни камней, ни ям, ни каких-либо других 
подобных препятствий не попадалось. Волнистые долины, покрытые мягкой травой, 
расширялись, и вскоре уже несколько всадников могли скакать рядом. Лишь только 
темнота затрудняла передвижение.

Временами всадники позволяли коням идти шагом, давая им передышку, но потом 
снова мчались рысью или галопом. Спустя несколько часов прежняя уверенность 
Билла все же несколько поколебалась, и он обратился к вождю:

— Мой брат уверен, что мы выбрали верный путь?

— Пусть мой брат не спрашивает, — спокойно ответил вождь осэджей. — Мы очень 
торопились и скоро будем на том месте, где я сегодня встретил тебя и Дядю.

Было ли это результатом тренировок или врожденной интуицией? Как мог вождь так 
точно определить место? Так или иначе, Билл все же не хотел верить, что они 
преодолели такое большое расстояние. С дождем посвежело и повеяло сквозняком, 
который обдувал всадников снизу и значительно облегчал бег коням. Вскоре после 
упомянутого разговора конь вождя внезапно перешел с галопа на шаг, а потом без 
команды хозяина встал и зафыркал.

— Уфф! — произнес Доброе Солнце приглушенным голосом. — Перед нами должны быть 
люди. Пусть мои братья прислушаются и не двигаются, пусть они глубоко вдохнут 
воздух.

Все встали, боясь шевельнуться, и слушали, что вождь скажет дальше.

— Огонь! — шепотом пояснил он.

— Однако следов никаких не видно! — заметил Билл.

— Я чувствую дым, который идет с ближнего холма. Пусть мой брат сойдет с коня и 
вместе со мной взберется на холм и посмотрит, что там за ним.

Спустившись на землю, белый и индеец бесшумно подкрались к близлежащему холму, 
контуры которого выделялись в свете вновь выглянувшей луны. Не успели они 
пройти дальше и десяти шагов, как вдруг чьи-то сильные руки сдавили индейцу 
горло, прижав к земле так, что он не мог издать ни звука. Одновременно другие 
руки вцепились в горло горбуну и также придавили его к земле.

— Крепко держите? — спросил тихо тот, кто схватил индейца, на чистейшем 
немецком.

— Да, — тихо прозвучало в ответ. — Держу его так крепко, что он и не пикнет!

— А теперь быстро прочь, за холм! Сейчас узнаем, кто это к нам пожаловал. Вам 
не тяжело?

— Какое там! Этот парень легче мухи, неделю не евшей и не пившей. Боже мой, 
кажется, у него сзади горб, который я обычно называю «косым хребтом»! Не мой 
ли…

— Что?

— Не мой ли это старый приятель Горбатый Билл!

— Увидим у огня. Минута у нас еще в запасе, и пока никто нас не преследует. Их 
там внизу по меньшей мере с дюжину, но они не двинутся с места, пока не 
вернутся эти двое.

Все произошло быстро и бесшумно, а потому спутники Билла и вождя, несмотря на 
близость, даже не догадывались, что случилось. Олд Файерхэнд — а это был именно 
он — взял одного пленника на руки, а Дролл потащил другого за собой по траве. С 
другой стороны холма тихо лежали усталые лошади, едва курился маленький костер, 
и в его скудном свете можно было различить двадцать фигур, стоявших с ружьями 
наготове, чтобы приветствовать врага градом пуль.

Когда оба вестмена принесли пленников к огню, у каждого из них вырвался возглас 
удивления.

— Бог ты мой! — воскликнул Олд Файерхэнд. — Это Менака-Шеха, вождь осэджей! Его 
нам нечего опасаться.

— Дева Мария! — вырвалось у Дролла. — Это действительно Билл, Горбатый Билл! 
Парень, друг, возлюбленное дитя, почему ты молчал, когда я сдавил твою глотку?! 
И теперь лежишь тут и не можешь ни слова сказать, ни пикнуть! Поднимайся и 
падай в мои объятья, братец! Ах так, ты даже по-немецки не понимаешь? Нет,