Да? Ну, тогда еще можно потолковать об этом.

— А вы умеете стрелять?

Горбун бросил жалостливый взгляд на лорда и ответил:

— Охотник прерий и — стрелять! Вы бы еще спросили, умеет ли медведь грызть?! 
Конечно, и это такая же истина, как и мой горб.

— Хотел бы, однако, убедиться. Сможете сбить грифа вон там, наверху?

Горбатый Билл смерил глазом высоту, на которой парили птицы, и ответил:

— А почему нет? Вам-то уж с нами не тягаться с вашими горе-флинтами [29 - Флинт 
— в американских романах К. Мая так называется род карабина для охоты на 
крупного зверя.].

С этими словами охотник указал на лошадь лорда — ружья все еще висели у стремян,
 до блеска начищенные и очень похожие на новые, что, естественно, вызвало у 
вестмена отвращение.

— Так стреляйте! — скомандовал лорд, не обращая внимания на последние слова 
горбуна.

Горбатый Билл встал, вскинул ружье, быстро прицелился и нажал на курок. Одна из 
птиц, дернувшись, захлопала крыльями, пытаясь удержаться в воздухе, но тщетно — 
она стала терять высоту, сначала медленно, потом быстрее и, в конце концов, 
сложив крылья, колом пошла вниз, ударившись о землю словно куль.

— Ну, милорд, что скажете? — спросил стрелок.

— Неплохо, — равнодушно прозвучало в ответ.

— Что? Только «неплохо»? Беря во внимание высоту, а также то, что пуля поразила 
грифа в сердце, и то, что он уже вверху был мертв?! Любой, кто знает толк в 
подобных делах, назвал бы этот выстрел мастерским! — не выдержал Горбатый Билл.

— Well, теперь другой, — лорд повернулся к длинному Дяде Шомполу, не обращая 
внимания на возмущение горбуна.

Дядя с трудом поднял с земли свое негнущееся тело, оперся левой рукой на 
длинное ружье, вынес правую, словно собрался декламировать стих, вознес глаза к 
небу и неожиданно с пафосом прочитал:

— Что кружишь, орел, в просторе небесном?

Что ищешь внизу? Останки умерших?

Хочешь вдохнуть могил аромат?

Пуля пробьет твое сердце, мой брат!

Импровизируя, Шомпол застыл в угловатой позе подобно манекену. До сих пор он не 
проронил ни слова, и тем больший отпечаток оставил этот неожиданный 
великолепный стих — так думал он. Опустив вытянутую руку, Дядя повернулся к 
лорду и посмотрел на него в гордом ожидании. Лицо англичанина уже давно стало, 
как раньше, глуповатым и теперь вздрагивало — то ли он смеялся, то ли плакал.

— Вы слышали, милорд? — спросил горбун. — Да, Дядя Шомпол мировой парень! 
Раньше он был актером, а теперь еще и поэт. Он говорит ничтожно мало, но уж 
если открывает рот, поет ангельским голосом — даже в рифму!

— Well! — кивнул англичанин. — Говорит ли он стихами или двух слов связать не 
может — это его дело, а не мое. Но умеет ли он стрелять?

Длинный поэт растянул рот до ушей и снова вытянул вперед руку, что могло быть 
жестом презрения. После этого он вскинул длинноствольное ружье, но тут же 
опустил оружие — он упустил момент, ибо во время его поэтического излияния 
самка грифа, напуганная смертью самца, поспешила удалиться и находилась теперь 
слишком далеко.

— В нее сейчас не попасть, — буркнул Горбатый Билл. — Правда, Дядя?

Поэт вознес руки к небу и продекламировал:

— Уносят его крылья далеко,

Он реет над холмами высоко!

И к сожаленью моему, но к радости своей,

Уходит птица от меня, и все быстрей!

Тому, кто хочет все же птицу подстрелить,

Желаю я полет с ней разделить!

— Вздор! — повысил голос лорд. — Вы действительно считаете, что в нее не 
попасть?

— Да, сэр, — ответил за обоих Горбатый Билл. — Ни Олд Файерхэнд, ни Виннету, ни 
даже Олд Шеттерхэнд не смогут ее достать, а ведь они лучшие стрелки Дикого 
Запада!

— Так!

Пока лорд издавал неясные восклицания, мелкая дрожь пробежала по его лицу. Он 
поспешил к своему коню, сорвал с ремня один из своих карабинов, опустил 
предохранитель, прицелился и нажал на куро