х вождь замыкал колонну, он ждал, подав знак белым ехать впереди него.
 Это было хорошим признаком, ибо охотники предполагали, что юта возьмут их в 
середину процессии и станут бдительно охранять. Было ясно, что Большой Волк к 
обещаниям Олд Шеттерхэнда отнесся с доверием.

Когда охотники проехали узкую «индейскую тропу» и выехали на опушку леса, 
краснокожие уже отвязали своих коней из-под деревьев и вскочили на них. Теперь 
все верхом тронулись в путь. Четверо белых остались с вождем в конце, а во 
главе отряда скакали несколько индейцев, которые везли Нокса и Хилтона. 
Краснокожие ехали гуськом, поэтому отряд растянулся длинной змеей и в конце не 
было слышно криков вернувшегося в сознание заживо скальпированного.

Здесь, в прерии, открывался великолепный вид на горы Элк, ибо равнина 
простиралась до самых их подножий. Олд Шеттерхэнд не спрашивал вождя, но 
догадывался, что где-то среди этих скал находится цель сегодняшней поездки. Он 
вообще ни о чем не спрашивал. Белые хранили глубокое молчание, поскольку любые 
разговоры были бесполезны. Нужно подождать, пока они прибудут в лагерь юта — 
лишь там можно будет принять какое-то решение и разработать план спасения.



Глава двенадцатая. НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ

Краснокожие, казалось, очень спешили — они гнали лошадей рысью, не обращая 
внимания на двух связанных пленников, один из которых был тяжел ранен. 
Скальпирование — очень серьезное ранение. Хотя здесь, на Западе, иногда и 
встречаются скальпированные и оставшиеся в живых белые, это редчайшее 
исключение, ибо такие издевательства могут пережить лишь люди с очень крепкой 
конституцией и отменным здоровьем.

Горы надвигались все ближе, и к вечеру отряд добрался до первых склонов. 
Индейцы свернули в узкую длинную, окаймленную лесом долину, появившуюся на их 
пути. Эта долина также пересекалась множеством других, но индейцы легко, как 
ясным днем, находили ведущую в горы дорогу, несмотря на свалившуюся темь.

Позже вышла луна, осветившая густо заросшие лесом скалистые склоны, среди 
которых медленно, но верно двигались лошади. Казалось, вот-вот и закончится эта 
утомительная езда, но лишь к полуночи всадники добрались до места, где вождь 
отдал нескольким воинам короткий приказ выехать вперед — известить 
соплеменников о прибытии отряда.

Потом они вышли к достаточно широкому водному потоку, чьи высокие берега, вдоль 
которых следовал отряд, расходились все шире, пока в лунном свете уже 
невозможно было различить их очертаний. Лес, прежде раскинувшийся по обе 
стороны от потока и почти спускавшийся к воде, наконец отступил и сменился 
покрытой травой широкой равниной, на горизонте которой появились отблески 
пылающих костров.

— Уфф! — подал голос вождь, впервые за всю поездку раскрывший рот. — Там стоят 
палатки моего племени, и там решится судьба бледнолицых.

— Уже сегодня? — задал вопрос Олд Шеттерхэнд.

— Нет. Моим воинам надо отдохнуть. Ваша борьба за жизнь будет длиться долго и 
доставит нам радость, если перед ней вы тоже наберетесь сил и выспитесь!

— Недурно! — шепнул Джемми на немецком, чтобы вождь не смог его понять. — Наша 
борьба за жизнь! Говорит так, словно нам вовсе не избежать столба пыток! Что 
скажешь на это, старый Френк?

— Сначала не скажу ни слова, — отозвался саксонец. — Я буду говорить лишь тогда,
 когда придет время конгресса. Никто еще не умирал до своей смерти, и я не имею 
желания быть исключением из этого всемирно-исторического правила. Только хочу 
заметить, что у меня на душе вовсе не как у умирающего. Стало быть, терпеливо 
обождем. Однако, если меня задумают грубой силой преждевременно отправить к 
праотцам, я буду защищать свою шкуру и с уверенностью могу сказать, что у моего 
могильного камня зайдутся в плаче много вдов и сирот по тем, кого раньше успею 
отправить в Элизу.

— В Элизий, имел ты в виду? — уточнил толстяк.

— Не мели чепухи! Сейчас мы говорим по-немецки, и Элиза — слово чисто 
германское. Я добрый христианин и не желаю имет