обы китайским 
косичкам ничего не мешало.

Глаза вождя широко раскрылись, а на лице появился оскал дикого зверя. Он 
приподнялся, насколько позволяли ремни, и громким голосом закричал:

— Решись на это, если хочешь погибнуть смертью в страшных муках, которые до 
тебя еще не испытывал никто!

— Хо! Твои угрозы ничего не изменят. Положите его на землю и держите крепко.

Последние слова относились к обоим Тимпе, которые быстро исполнили приказ 
охотника. Прижав дергающееся тело команча к земле, кузены без больших усилий 
удерживали его в таком положении. Очень скоро вождь перестал сопротивляться и 
устремил взгляд в небо.

— Начинай, Фрэнк! Нечего время тянуть!

— С превеликим удовольствием! — отозвался маленький охотник, отложив пока косы 
в сторону.

С ножом в руке он подошел к вождю. Тот понял, что пришел его час, и осознание 
этого придало ему новые силы. Несмотря на то, что руки Черного Мустанга были 
связаны сзади, он невероятно мощным рывком сбросил с себя обоих Тимпе. 
Разумеется, те снова схватили индейца, но он пребывал в состоянии такого 
возбуждения, что кузенам пришлось кликнуть на помощь еще двоих рабочих, которые 
стали держать голову пленника в том положении, в котором можно было приступить 
к делу. Хромой Фрэнк принялся старательно выстригать густую шевелюру индейца. 
Как только в ладонях маленького саксонца появился первый клок, вождь затих. 
Очевидно, силы стали покидать его. После огромного напряжения им овладело 
полное бессилие. Он, похоже, смирился с положением, больше не двигался и даже 
не сопротивлялся, когда по требованиям Фрэнка его голову поворачивали в разные 
стороны. Пока новоявленный парикмахер старательно трудился, команч, казалось, 
вообще лишился чувств. Вскоре Фрэнк состриг все, оставив лишь тонкую прядь. 
Потом он поднял две косы и воскликнул:

— А теперь приступим к коронации! Внимание, господа, начинаем!

С этими словами он быстро и ловко привязал обе косицы к оставшейся пряди.

Белые торжествовали: отовсюду неслось беспрерывное «ура». А тем, кто охранял 
индейцев, пришлось немало потрудиться — оскорбленные краснокожие, связанные по 
двое, в ярости пытались разорвать путы. Многие из них жаждали мщения, они едва 
не подскакивали, мечась по земле подобно живым рыбам, брошенным на горячую 
сковородку.

Вскоре шум поутих и волнение несколько улеглось. Когда крики смолкли, Токви 
Кава чуть приподнялся и охрипшим голосом проговорил:

— Вы отомстили, теперь отпустите нас… Ему ответил Виннету, до того молчавший:

— Сначала мы должны решить, что делать с твоими воинами, а для этого надо 
созвать совет.

— Зачем вам совещаться? — повысил голос вождь. — Олд Шеттерхэнд даровал нам 
жизнь!

— Жизнь?! — повторил Виннету с презрением. — Если бы на долю вождя апачей 
выпало то, что случилось с тобой, он не захотел бы жить дальше. А ты 
продолжаешь скулить о жизни, которую тебе уже обещали!

— Собака! — задыхаясь от злобы, крикнул вождь. — Я не скулю! Я хочу жить, чтобы 
отомстить так, как не мстил еще ни один краснокожий воин!

— Мы презираем зло и твои слова! Отвернувшись, Виннету вместе с Шеттерхэндом 
стали спускаться вниз по склону, дав знак, чтобы начали спускать пленников.

Внизу разожгли костры, а между ними и скальными стенами плотно друг к другу 
уложили пленников. Строители хотели было отправиться за оружием краснокожих, но 
Олд Шеттерхэнд предостерег:

— Пусть все лежит там, пока мы не решим, что вообще делать с пленными.

Разговор о дальнейшей судьбе команчей должны были вести четыре человека: 
Шеттерхэнд, Виннету и двое коллег-инженеров. Левере так и не дождались, поэтому 
совет держали втроем. Сев под пихтами в некотором удалении от остальных, 
инженер Сван без колебаний начал:

— Очевидно, эти пташки должны заплатить жизнью за свои подвиги! Излишков пороха 
и свинца у нас нет, а вот ремней навалом. Предлагаю развесить подлецов на 
ближайших деревьях. Полагаю, что и вы думаете так же.

По гордому лицу апача скользнула легкая усмешка, но он не ответил, ибо привык в 
подобных ситуациях давать слово Олд Шеттерхэнду. Тот тоже улыбнулся и сказал:

— Хорошо, сэр. Мы также убеждены в том, что они должны умереть, но лишь потому, 
что все мы смертны.

— Хм! Не совсем понимаю вас, мистер Шеттерхэнд…

— Рано или поздно они умрут, поскольку жизнь на этом свете не вечна, но мы не 
вправе быть их палачами.

— Почему?..

— Потому что мы, Виннету и я, обещали им, что никто из них не будет убит!

Самая справедливая кара — это та, которая лишает преступника возможности 
продолжать творить зло. Мы должны лишить команчей сил для нападения, а это 
можно сделать, заставив их р