ало».] и что есть духу 
примчался сюда, в Штаты. Я ведь знал, что у апачей-мескалеро всегда можно 
получить о вас самые точные сведения. Мы забрались так далеко, что дальше — 
некуда, аж до верховьев Арканзаса, потом через Санта-Фе отправились к 
Рио-Пекос…

— Ты говоришь «мы»? Так ты был не один?

— Ха! Конечно, нет! Со мной мой кузен Дролл!

— Тетка Дролл? Где он прячется? Где ты его оставил?

— Никто его не оставлял. А где он прячется — в кровати!

— Но, Фрэнк, почему ты его не разбудишь? — продолжал удивляться Олд Шеттерхэнд.

— Нашему добряку прописан сон — он болен.

— Болен? В таком случае его нужно осмотреть! Болеть здесь, на Диком Западе, — 
дело совсем иное, нежели полеживать в постельке дома. У него что-то серьезное?

— Не то чтобы очень серьезное, но весьма болезненное, я полагаю. Из-за болей, 
которые Дролл мужественно терпел, мы с трудом добрались до Форт-Обри, где его 
наконец осмотрел доктор. Долго он его смотрел, надо сказать, а потом назвал 
болезнь Дролла не иначе как «sciatica».

— Хм, значит, ишиас!

— Да, в ногах у бедняги настоящий остров Ишиа![25 - Фрэнк путает болезнь ишиас 
(невралгия седалищного нерва) с вулканическим островом Искья, расположенным в 
Тирренском море, в 25 км от Неаполя (Италия). Дело в том, что оба слова 
по-немецки пишутся практически одинаково (Ischias, Ischia), но произносятся 
по-разному.]

— Но ведь раньше его это не беспокоило! — улыбнулся Олд Шеттерхэнд. — Где это 
он заполучил такую штуку?

— Такое у него впервые, это точно.

— Доктор установил причину?

— Доктор? Я облегчил работу лекарю, ибо сам поведал ему о ней.

— Ты?

— Ну да, я! Неужели вы думаете, что я слепец, не замечающий очевидного? Разве 
что если бы меня поразила египетская слепота!

— Так в чем же причина?

— Все дело в лошади, которая до сих пор не отучилась спотыкаться.

— Как это произошло? — спросил Олд Шеттерхэнд, едва подавляя смех.

— Я уже говорил, что от Арканзаса мы поехали верхом. Моя скотина — не подарок, 
она и сейчас при мне, но это цветочки — она хоть выносливая! Что касается 
цаплеобразной клячи Дролла, то тут мне просто нечего сказать… В общем, надули 
нас, когда мы покупали лошадок, а уж с его кобылой — вдвойне! Вечно она 
спотыкалась, а когда на пути не было ни канав, ни камней, ни древесных корней, 
эта тварь путалась в… собственных ногах.

— Но кто же покупает такую лошадь?!

— Когда до зарезу нужен конь, а под рукой ничего нет, кроме этой хромой скотины,
 куда денешься?

— Ну хорошо, только я пока не заметил связи между хромой лошадью и ишиасом.

— Вот-вот, и мы поначалу не заметили. А тут вдруг как гром среди ясного неба! 
Едем мы себе в прекрасном настроении по зарослям, среди высокой травы, и не 
подозреваем, что проклятая судьба уже поджидала нас в виде скрытого в траве 
пенька. Так вот, эта дуреха Дролла ни с того ни с сего спотыкается о пень 
передними ногами и в испуге шарахается в сторону. Бедняга Дролл пулей вылетает 
из седла. Да так, что приземляется на пень, словно садится в кресло. В тот же 
миг я слышу два звука: крик и треск. Крик, понятно, Дролла, а вот что трещало — 
то ли тоже Дролл, то ли пень, — я до сих пор и не понял. Однако сдается мне, 
это был Дролл, поскольку и сегодня, похоже, не все его суставы на месте. Тогда 
он не мог встать, а я из последних сил пытался помочь ему подняться из низкого 
партера в бельэтаж, но он снова падал в свое «кресло». Так я и не смог придать 
ему положение, в котором бы он не стонал и не вскрикивал. А всему виной этот 
проклятый спотыкач о четырех ногах!

Добрый Фрэнк имел обыкновение рассказывать обо всем своеобразным языком, но 
вовсе не для того, чтобы позаба-

вить остальных, а просто потому, что по-другому не умел. Фрэнк искренне любил 
своего кузена и уж никак не желал, чтобы его рассказ вызывал у кого-то усмешку. 
Оба Тимпе не спускали с него глаз, и по их теплому выражению было видно, что 
этот забавный коротышка пришелся им по душе.

— Начинаю понимать, — кивнул Олд Шеттерхэнд. — Рассказывай дальше.

— Мне стоило адских трудов собрать моего Дролла по частям и придать ему 
первозданный вид: я дергал его за ноги, встряхивал, растирал, подпирал сзади и 
спереди, и в какой-то момент он все же вскочил, но не от того, что ему стало 
легче, а от боли! После этого я ел