ыбрал умышленно — он хотел получше 
узнать об отношениях между поселенцами. Увиденное и услышанное до сих пор Сэму 
казалось очень странным, как, впрочем, и сами собравшиеся в караван люди. 
Весьма экстравагантный кантор; эта фрау Розали Эберсбах, к которой все, похоже, 
относились с большим почтением и которая посмела даже возражать ему, опытному 
вестмену; приехавший из Германии сын индейского вождя; молодой немец, его друг, 
сторонившийся остальных поселенцев, — все эти люди возбуждали его любопытство. 
Кантор, как только фургоны тронулись в путь, первым задал вопрос:

— Наша фрау Розали ходила к этим искателям и что-то им наговорила. Я-то знаю, 
как она умеет воспользоваться языком, когда захочет. О чем она там болтала?

— Да ни о чем.

— Странно. Я-то как раз подумал, что она общалась с ними весьма фортиссимо [23 
- Фортиссимо — очень громко, громче, сильнее (ит. fortissimo)].

— Разве она знает английский или испанский?

— Пару слов по-английски она помнит еще со школы.

— Но этого мало для долгой беседы. К тому надо обладать немалой долей мужества, 
чтобы вести разговоры с такими людьми, как эти искатели.

— Почему? Они же были связаны, и фрау Розали нечего было опасаться. Да и вообще 
она не дрожит перед мужчинами, за словом в карман не полезет и привыкла, что 
все идет по ее желанию.

— Это я успел заметить. Ваши разом прикрыли рты, когда она начала мне возражать.


— Да, да, иначе разразилась бы буря! Но фрау Розали добродушна: стоит только 
позволить ей говорить, и тогда ее можно обвести вокруг пальца. Но возражений 
она не терпит.

— А зря, если не ошибаюсь. Когда чего-то не разумеешь, лучше прислушаться к 
мнению других.

— О, фрау Розали знает почти все!

— Чепуха! Она понятия не имеет о здешних условиях и о том, как себя вести. Если 
подобные сцены будут повторяться, если она и дальше будет такой упрямой, это 
может плохо кончиться для всей вашей компании.

— Это вы зря. Даже когда она чего-то не знает, чрезвычайно быстро находит 
верное решение. Дайте ей волю, и все в конце концов будет хорошо.

— Похоже, вы ее очень уважаете, герр кантор.

— Кантор эмеритус, нижайше попрошу! Да, я отношусь к ней с почтением, и она 
этого заслуживает. Это порядочная и музыкально образованная женщина.

— А-а, музыкально образованная… Хи-хи-хи… Может, она и сочиняет?

— Нет, но она умеет играть.

— На чем же?

— На гармонике.

— Превосходный инструмент, если не ошибаюсь! Можно и вправду испытывать 
почтение к тем, кто на нем поигрывает. Только я что-то не слышал, чтобы женщины 
играли на гармонике.

— И я не слышал, пока не встретил фрау Розали. Своей игрой она заработала 
немало талеров [24 - Талер — старинная серебряная немецкая монета; впоследствии 
испорченное произношение этого слова дало название американской валюте — 
доллару].

— Что, она руководила дамским оркестром?

— Нет, играла на танцах.

— Браво! Значит, танцы для нее — явление обычное?

— Для меня тоже, хотя здесь условия несколько иные. Ее девичья фамилия 
Моргенштерн…

— Я об этом знаю, — прервал кантора Хокенс, — она мне сама сказала.

— Она вышла замуж в Лейермюле под Хеймбергом. К мельнице примыкало питейное 
заведение с небольшим зальчиком для танцев. Дела шли плохо, пока за них не 
взялась фрау Розали.

— Зачем же она приехала в Америку?

— Эту великолепную мысль подал ей я.

— Вы? Хм! Фрау вполне могла оставаться на родине. Она же там не бедствовала.

— Если бы не Вольф… Я вам не рассказывал? Хорошо, у некоего Вольфа, 
хеймбергского лесничего, здесь, в Америке, был бездетный брат, владевший 
большими стадами, лесами и серебряным рудником. Так вот, этот богач попросил 
брата прислать из Европы сына, которому можно было бы оставить в наследство все 
имущество. Сын Вольфа, тогда учившийся в Тарандской лесной академии, с радостью 
согласился. Только попросил отсрочить поездку до выпускного экзамена. Семья у 
лесничего была большая, и отец шел на жертвы, чтобы дать своему первенцу 
образование