[15 - Гопсер — немецкий народный танец, вид галопа], а пот с вас 
польется в три ручья.

— Это кто же заставит?

— Те господа, что сидят позади нас у бара.

— Зачем?

— Это я объясню вам позже.

— Почему не сейчас?

— Потому что об этом я должен сказать еще и остальным. Дважды повторять, когда 
нет надобности, я не большой охотник, если не ошибаюсь.

Они покинули поселок и вышли на главную дорогу, которая вела к столице штата. 
На протяжении всего пути, да и во время разговоров кантор, сидя верхом, не 
переставал совершать странные движения, немало позабавившие Сэма, веселое 
настроение которого выдавал озорной блеск глаз. Вскоре они заметили четыре 
больших, тяжелых фургона, остановившихся впереди. Все поселенцы высыпали наружу,
 чтобы дать волам передохнуть и немного попастись.

Фуры стояли тесно друг к другу, с обращенными в одну сторону оглоблями, что 
показалось Сэму большой ошибкой со стороны поселенцев. Ставить повозки именно 
так в местности, кишащей индейцами и разного рода белым сбродом, — 
непростительная неосторожность. Мужчины с деловым видом сновали туда-сюда и 
чем-то занимались. Две женщины возились в тернистых зарослях акации, 
единственной древесной породе в тех местах, способной поддерживать огонь. Еще 
две хлопотали у горшков, в которых что-то варилась; несколько детей помогали им.
 Двое молодых парней черпали ведрами воду, третий осматривал колесо фургона, а 
четвертый — крепко сложенный мужчина, которому перевалило за пятьдесят и 
который, несмотря на это, был полон сил и энергии, — стоял в самом центре всей 
этой суеты, охраняя остальных и время от времени отдавая звучным голосом 
короткие приказы. Скорее всего он был вожаком отряда.

Заметив приближающихся всадников, он тотчас крикнул спутнику Сэма:

— Куда вы запропастились, герр кантор? Вечно о вас надо беспокоиться…

— Прошу вас, герр Шмидт, — прервал его Хампель, — «кантор эмеритус». Сто раз 
вам говорил!

С этими словами он остановил лошадь и сполз с нее вниз, но как! Сначала он 
поднял вверх правую ногу, чтобы перенести ее влево и вниз, но, подумав, что это 
слишком опасно, вынул из стремени левую ногу, готовый спуститься на землю с 
другой стороны. Однако и этот маневр показался ему рискованным. Тогда он уперся 
обеими руками в луку седла, слегка приподнялся и толкнул себя назад так, что 
оказался на крупе животного. Оттуда он медленно соскользнул, проехавшись по 
хвосту лошади. Последняя стояла кроткой овечкой, ибо очень утомилась и спокойно 
позволила кантору закончить его весьма странную и смешную процедуру. Поселенцы 
уже давно привыкли к странностям Хампеля, поэтому никто из них не обратил на 
это никакого внимания. Но добряку Хокенсу было не так легко сдержаться от смеха.


— Подумаешь, эмеритус, — грубовато проворчал Шмидт. — Для нас вы всегда герр 
кантор. Вас отправили на пенсию, и это — дело ваше. Для нас это не причина, 
чтобы пережевывать всякие чужеродные словечки. Почему вы вечно отстаете? 
Постоянно приходится за вами присматривать!

— Пиано, пиано [16 - Пиано — тихо, негромко (ит. piano)], дорогой Шмидт! Я 
слышу вас очень хорошо, даже если вы не кричите. Мне тут в голову пришла одна 
музыкальная мысль. Я верю, что во время увертюры [17 - Увертюра — музыкальное 
вступление к опере, балету и т. п., а также самостоятельное произведение для 
оркестра в одной части], когда отсутствует в оркестре виолончель, ее голос 
можно передать третьей трубе. Разве нет?

— Передайте его большому барабану! Я знаю, пожалуй, что фургон нужно смазать, 
если не хочешь иметь проблем, но понятия не имею, что должно барабанить в 
увертюре. На кой ляд вы притащили с собой этого шута?

С этими словами он кивнул в сторону Сэма. Кантор ответил, не обращая внимания 
на явное оскорбление:

— Этот господин… хм… да я и сам толком не знаю, кто он. Повстречал его в 
поселке и спросил о вас, а он ока