зы], то, пожалуй, к финалу прибудем на 
место.

Сэм закинул свою Лидди на плечо, свистнул Мэри, последовавшей за ним преданной 
собакой, взял лошадь кантора за поводья и зашагал в направлении, в котором 
исчезли фургоны. Не прошло и минуты, как с высокого жеребца снова послышался 
фальцет:

— Теперь, когда вы про меня кое-что знаете, могу я спросить ваше имя?

— Позже.

— Почему не сейчас?

— Потому что здесь есть люди, которые не должны его знать. Я вам позже все 
объясню.

— Но почему? Такая неизвестность для меня сродни неопределенной септиме или 
ноне [10 - Септима — интервал в музыкальном произведении шириной в семь 
ступеней звукоряда. Нона — интервал в девять ступней.].

— Неосторожность может не только мне, но и вам принести беду. Вы находитесь в 
опасности, герр кантор!

— Кантор эмеритус! В опасности? Это не про меня. Сыновьям музы грозит только 
одна опасность — непризнание их творений. Но мне здесь не станут аплодировать, 
поскольку никто не знает моих композиций, которые, впрочем, сидят пока еще в 
моей голове и даже не разложены в партитуры [11 - Партитура — нотная запись 
многоголосного музыкального произведения, в которой одна над другой даны в 
определенном порядке партии всех голосов].

— Так вы, значит, сочиняете?

— Да, и днем и ночью. Большую оперу для трех театральных вечеров в двенадцати 
актах, по четыре на каждый вечер. Знаете ли, такая трилогия, как, например, 
«Кольцо нибелунга» у Рихарда Вагнера [12 - Вагнер Рихард (1813—1883) — немецкий 
композитор, дирижер и музыкальный писатель; будучи реформатором оперного 
искусства, слыл новатором в области гармонии и оркестровки. Большинство его 
музыкальных драм основано на мифологических сюжетах. Одно из значительных 
произведений Вагнера — тетралогия «Кольцо нибелунга».]… Только в этот раз не у 
него, а у меня, герра кантора эмеритуса Маттеуса Аурелиуса Хампеля из Клоцше 
под Дрезденом.

— Разве вы не могли сочинять дома? Что погнало вас в Америку, да еще в Аризону, 
самый опасный район Дикого Запада?

— Душа, муза, что же еще? Одаренный любимец муз обязан прислушиваться к 
вдохновению богини.

— Не понимаю. Я прислушиваюсь к голосу разума.

— Потому что природа не одарила вас. С чистым рассудком не сочинишь оперу, да 
еще с новыми героями, которые никогда раньше не стояли между кулисами и 
софитами [13 - Софит — театральная осветительная аппаратура, укрепленная на 
металлических фермах и предназначенная для освещения сцены спереди и сверху.]. 
Там, недалеко от Дрездена, живет мой друг и покровитель, которого здесь 
прозвали Хромым Фрэнком, и он…

— Хромой Фрэнк? Живет там? Вы его знаете? — неожиданно вырвалось у Сэма.

— Да. Вы тоже?

— А как же!

—Именно он и обратил мой взор на таких героев, которые мне нужны.

— Пожалуй, себя он тоже не забыл. А на кого еще, герр кантор?

— Я прошу вас теперь уже в четвертый или в пятый раз: «герр кантор эмеритус»! 
Для пущей точности! Чтобы никто не подумал, что я приписываю себе славу 
заведения, в котором не бываю вот уже два года. Итак, Хромой Фрэнк, о котором 
дальше пойдет речь, обратил мое внимание, во-первых, на себя самого и, 
во-вторых, на трех других господ, с которыми он раньше на Диком Западе совершал 
свои невероятные подвиги, а теперь наверняка встретился снова.

— Кто они?

— Некий вождь апачей Виннету и двое белых охотников прерий: Олд Шеттерхэнд и 
Олд Файерхэнд.

— Вот так удача! Это же самые знаменитые джентльмены, которых я знаю. Да кто их 
не знает! А кто еще не имел счастья увидеться с ними — будь он кто угодно — все 
равно знает о них столько, словно сам всегда находился рядом.

— Так, может,