езатейливый стишок, он торжествующе взглянул на кантора, 
ожидая всемерного одобрения, но тот тактично промолчал, и тогда Фрэнк спросил:

— Что скажете? Удивлены, не так ли? Надеюсь, вы сумеете по достоинству оценить 
услышанное.

— Вынужден вас огорчить, — решился возразить кантор. — Вы сочинили ходульные 
вирши. Попытайтесь придумать что-нибудь другое.

Когда Хромой Фрэнк услышал этот приговор, глаза его буквально вылезли из орбит, 
брови высоко поднялись, он закашлял, а потом, перевел дух, обрушился на 
собеседника:

— Что вы сказали? Как вы назвали? Ходульные вирши, говорите? Кто-нибудь слышал 
такое? Я, знаменитый охотник, вестмен и Хромой Фрэнк, сочинил ходульные вирши! 
Мне такое не говорил еще никто, ни один из живущих на Западе людей! В таком 
случае я вынужден сказать вам, что вы сами стали излишним, прямо-таки ненужным 
человеком! Почему вы оставили свою службу? Ясное дело — потому что оказались не 
нужны. А я не последний среди охотников, да еще и корреспондент знаменитого 
штуттгартского «Доброго приятеля» [67 - «Добрый приятель» — немецкий журнал, в 
котором публиковались романы и повести Карла Мая]! Стало быть, общепризнанный 
литератор. Сойдите с лошади и развяжите ремни на моих ботинках, вы, несчастный 
арфист и двенадцатиактный барабанщик, скрипач и треугольничник [68 - 
Треугольничник — так называет музыканта, играющего на треугольнике]! Мне бы 
надо произнести обвинительную речь, которую греки называли филиппиной [69 - 
Имелась в виду филиппика — обвинительные речи, в которых знаменитый 
древнегреческий оратор Демосфен нападал на македонского паря Филиппа II], чтобы 
у вас навсегда отпали уши, но я считаю это недостойным моего кальцинированного 
[70 - Хромой Фрэнк хотел сказать «рафинированный», «утонченный»] достоинства. 
Лучше я промолчу и просто обдам вас пылью со своих ног, отказывая в своей 
дружбе. Я даю легированную [71 - Речь шла о легитимной, законной отставке] 
отставку и буду отныне ездить только в тех районах, где воздушный шар моих 
мыслей не может быть настигнут и акклиматизирован вашим тяжким взглядом. 
Пребывайте в своем земном естестве! Я же буду обитать в стране сильных духом, 
настоящих олимпийцев, в круг которых вы никогда не попадете!

Он пришпорил лошадь и галопом помчался в прерию.

— Стой, Фрэнк, куда ты? — крикнул ему вдогонку Дролл.

— За ваш духовный горизонт, — донеслось в ответ.

Разгневанный малыш ускакал бы очень далеко, если бы не повелительный окрик Олд 
Шеттерхэнда, вынудивший Хромого возвратиться.

— Что случилось? — спросил у него Дролл. — У тебя лицо свирепого дикаря. Тебя 
что, снова разозлили?

— Заткнись! Не восставай против моего снисхождения и упорного терпения! Меня 
унизили таким образом, что мои волосы стоят горным хребтом.

— Кто?

— Этот кантор эмеритус.

— Как?

— Тебе этого знать не надо. Занимайся своим хозяйством, не трогай меня и мои 
гражданские права!

Дролл улыбнулся и замолчал. Он понял, что сейчас Фрэнка лучше оставить в покое.

Лишенная всякой растительности равнина тянулась бесконечно, почва была твердая, 
каменистая. На ней просто не могло взойти ни единого ростка. Всадники 
находились на небезызвестном плато Колорадо, что обрывается ущельями и 
каньонами к реке того же названия и ее притокам.

Только острый глаз мог заметить здесь следы нихора. Оставалось только 
удивляться, с какой уверенностью