, словно братьев вообще не существовало. Их совместное 
пребывание вряд ли сулило радужные перспективы. Как и говорил Зебулон, после 
ужина они покинули нас и появились лишь на рассвете, на запах кофе. И только 
теперь нам бросилось в глаза, что к седлам их лошадей крепко приторочены 
заступы. Папперман спросил:

— Мечтаете добыть сокровища?

— Возможно, — ответил Зебулон загадочным тоном.

— Какие же?

— Еще не знаю. Вдруг инструменты нам пригодятся! Киктахан Шонка обещал нам не 
деньги, а добычу. Речь идет о бонансе, или кладе. Потому мы и прихватили с 
собой заступы.

Парень был упоен собой. У него и мысли не возникало, что он сам всего лишь 
простой инструмент, который за ненадобностью будет безжалостно выброшен.

Мы отправились той самой дорогой, по которой много лет назад я ехал вместе с 
Гейтсом, Клаем и Саммером. И лагерем мы стали именно там, в открытой прерии, 
где и в прошлый раз. Костра разжигать не стали — так и уснули. На следующее 
утро я сообщил Энтерсам, что мы достигнем Тавунцит-Пайа в полдень. О 
Мэгворт-хиллз я предусмотрительно умолчал, поскольку это название упоминалось в 
третьей части «Виннету», которую, судя по всему, они читали и могли догадаться, 
что речь шла о Наггит-циль. Знать им об этом было еще рано. К моему удивлению, 
Зебулон вдруг спросил:

— Вы знаете горы понаслышке, мистер Бартон, или уже бывали там?

— Бывал, — ответил я.

— Там наверняка есть могилы. Две, три… Это так?

— Две я видел. Кто там похоронен?

— Вожди кайова.

— Правда?

— Да. Мне рассказывал один человек, который не раз бывал там.

— Привал сделаем у двух могил, которые я видел. Лучшего места не найти.

Все утро жена выглядела задумчивой. Мы приближались к месту, которое было для 
нее священным. Она ревностно чтила память о прекрасной сестре Виннету и 
сожалела, что никогда не приедет в Америку и не увидит ее могилы. И вот она 
здесь и ее желание вот-вот исполнится.

Молодой Орел тоже впал в раздумье. Временами он испытующе смотрел на меня, и 
опускал глаза, как только встречал мой взгляд.

Энтерсы держались от нас на расстоянии. Они ехали за Папперманом, который 
теперь точно знал, что можно при них говорить, а что нельзя — накануне я его 
проинструктировал.

Около полудня показались горы. Они становились все выше по мере приближения к 
ним, и вот на одной из самых высоких вершин замаячило огромное дерево.

— Все чистая правда! — указала Душенька на дерево. — Вон туда, наверх, Виннету 
выслал своего разведчика, да?

— Да, — кивнул я.

— Скажи, что у тебя на душе? Мне хочется плакать. А тебе?

Я промолчал. Мы объехали темные вершины с запада, чтобы спуститься в глубокую 
долину, которую, безусловно, хорошо помнят мои читатели. По ней мы проследовали 
в небезызвестное боковое ущелье, которое снова вывело нас, разветвляясь наверх. 
Спеш