трели прямо на меня. Он 
имел такой безупречный экстерьер, что я сразу предназначил его для себя.

Вскочив на жеребца, которого избрал для первого прыжка я промчался галопом два 
круга, после чего без всяких усилий перелетел через стену, как будто она была 
всего лишь нижней ступенькой лестницы.


Громкие аплодисменты нарушили напряженное молчание. Но шестеро «художников» не 
издали ни звука. Я поставил лошадь рядом с мулами, потом вышел, чтобы приняться 
за следующего. И ему удалось так же легко взять барьер.

Когда я в последний раз вышел к пеонам, тот из них, что уже разговаривал со 
мной, сказал:

— Сэр, вы настаиваете на продолжении, чтобы…

— …чтобы преподать вам урок, — с улыбкой окончил я.

— Оставьте! Вы справились с задачей. Хватит! Мы не желаем больше участвовать в 
этом дешевом фарсе!

— Я тоже! А потому через пару минут закончим!

— Нет! На этого коня вам не сесть!

Пеон решительно подошел к жеребцу спереди, чтобы схватить его за поводья, но я 
оказался проворнее. Когда жеребец повернул к нему голову и грозно фыркнул, я в 
несколько прыжков оказался рядом и вскочил в седло, А теперь ноги в стремена — 
и за поводья! В ту же секунду жеребец взвился на дыбы. Пеону пришлось 
отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под копыта.

— Собака! — рявкнул он. — Ты ответишь! — И, повернувшись к своим спутникам, 
крикнул: — Сделка недействительна! Ему придется вернуть всех животных! Быстро 
во двор!

Я крепко сидел в седле, а жеребец и не пытался сбросить меня — все благодаря 
индейской одежде, — но все-таки не признавал во мне индейца.

Решив, что его выращивали дакота, я попытался заговорить с ним на их языке:

— Шуктанка ваште, ваште! Токийя, токийя! [23 - Дорогой конь, будь добр, будь 
добр! Беги, беги дальше! (Пер. авт.)]

Но приглашение не возымело действия. Я продолжил на языке апачей:

— Йато, йато! Татиша, татиша! [24 - Будь добр, будь добр! Беги, беги! (Пер. авт.
)]

Животное навострило уши и вильнуло хвостом. Я попробовал на языке команчей:

— Эна, эна! Галак… [25 - Дальше, дальше! Иди… (Пер. авт.)]

Жеребец радостно заржал и заплясал на месте. Тут мне пришла в голову догадка, 
позже подтвердившаяся. Я вспомнил о таком же жеребце, только темном, которого 
мой друг Апаначка, тогда еще вождь найини-команчей, ловко объездил. Я 
рассказывал о нем в третьем томе «Верной Руки». Я знал: и Апаначка и Олд 
Шурхэнд много потрудились, чтобы объединить эту прекрасную породу, выведенную 
команчами, с любимцами Виннету и лучшими рысаками дакота. В этой помеси должны 
были соединиться — и соединились — лучшие качества всех трех пород. Теперь 
таких лошадей разводят в двух заводах, один из которых расположен в районе 
Биджоу-Крик, притока реки Саут-Платт. Там Олд Шурхэнд заложил себе жилой дом, 
где имеет привычку проводить несколько месяцев в году. Обставленное с 
великолепным вкусом поместье упомянуто в его письме ко мне. Может, все три 
белых жеребца оттуда? А мулы? Может, эти так называемые художники и пеоны — 
конокрады? Весьма вероятно. Ведь Тринидад — известный центр торговли лошадьми.

Все это быстро пронеслось у меня в голове, пока конь пританцовывал подо мной. 
Обоих его собратьев уже увели. Жеребец хотел было последовать за ними, но я 
погнал его галопом к стене — и тут резко осадил. Он ворчливо «попросил» дать 
ему прыгнуть. Вот это