станут держаться за лошадей.
— Нам придется быть настороже на тот случай, если индейцы вышлют разведчиков, 
чтобы проверить, все ли спокойно в окрестностях.
— Не беспокойтесь, нас они врасплох не застанут. Посмотрите на мою Тони, я 
никогда не привязываю ее и не стреноживаю, и это умнейшее животное всегда 
предупреждает меня о приближении чужака. Ваш мустанг фыркает, когда чует 
индейца?
— Да.
— А моя Тони — нет. Подкрадывающийся краснокожий тоже может услышать фырканье, 
и тогда он поймет, что вы знаете об опасности. Поэтому я отучил мою Тони 
фыркать, и она у меня, умница, все прекрасно поняла. Я всегда пускаю ее пастись 
на свободе, а она, учуяв чужака, подходит и тычется в меня носом.
— А если она ничего не учует?
— Не обижайте ее, сэр. Сегодня ветер дует со стороны индейцев, и я разрешу вам 
пристрелить меня на месте, если Тони не учует их за тысячу шагов. Кроме того, 
учтите, что эти негодяи обладают орлиным зрением и заметят вас издалека, даже 
если вы влезете на насыпь и притворитесь шпалой. Поэтому спокойно сидите здесь, 
Чарли.
— Так уж и быть, поверю вашей Тони. Я, правда, знаком с ней только один день, 
но уже успел убедиться, что стоит она многого.
Я тоже растянулся на траве, вытащил сигару собственного изготовления и закурил. 
У Сэма сначала широко открылись глаза, затем так же широко раскрылся рот, 
раздулись ноздри, жадно втягивая запах табака, а лицо расплылось с восторженной 
улыбке. Вестмену редко выпадает счастье побаловать себя хорошим табаком, может 
быть, именно поэтому многие из них предаются курению с подлинной страстью.
— Великолепно!.. Чарли, неужели у вас есть сигары? — спросил Сэм, сглатывая 
слюну. Его пальцы задвигались, словно он уже держал в них сигару.
— Ну, конечно, осталась по меньшей мере дюжина. Не хотите ли закурить?
— С удовольствием! Вот уважили старика, так уважили. Теперь я ваш должник.
Он закурил и по индейскому обычаю втянул дым не в легкие, а проглотил, а затем 
тоненькой струйкой выпустил его через рот из желудка. На его лице было написано 
неземное блаженство, словно он попал в рай.
— К черту краснокожих и все поезда! Мне нет до них дела. Вот это удовольствие! 
Хотите, я отгадаю марку сигары?
— Попытайтесь. Вы хороший знаток табака?
— Еще какой!
— Ну и?..
— Гусфут из Виргинии или Мэриленда.
— Нет.
— Неужели? Не может быть, чтобы я ошибся. Это не что иное, как гусфут. Я 
прекрасно знаю его вкус и аромат.
— Нет.
— В таком случае это бразильская легитимо.
— Вы опять ошиблись.
— Кюрасао из Баии?
— И снова мимо цели.
— Тогда что же это такое, черт подери?!
— Посмотрите повнимательнее на саму сигару.
Я достал новую сигару и принялся аккуратно лист за листом ее разворачивать.
— Чарли, вы с ума сошли! Как можно портить сигару? Да любой траппер отвалит вам 
за нее пять бобровых шкурок, а если давно не курил, то и все восемь.
— Не волнуйтесь, через два-три дня я получу новую партию.
— Через два-три дня? Новую партию? Откуда?
— Мне их пришлют с моей фабрики.
— Что? У вас есть фабрика?
— Да.
— Где?
— Там, — ответил я, показывая на моего мустанга.
— Чарли, не шутите со мной.
— А я и не шучу.
— Не будь вы Олд Шеттерхэндом, я был подумал, что вы с ума спрыгнули.
— Да поглядите же вы на табак.
Сэм Гаверфилд долго крутил в пальцах листья, нюхал их, пробовал даже жевать и в 
конце концов заявил:
— Это зелье мне совершенно незнакомо, но вкусом и запахом сигара очень хороша.
— А теперь я покажу вам мою фабрику.
Я подошел к мустангу, ослабил подпругу и достал из-под седла плоский сверток. 
Развернув его, я обратился к Сэму:
— Посмотрите, что там внутри.
Сэм недоуменно глядел на горсть листьев.
— Чарли! Вы что, принимаете меня за дурака? Ведь это же листья дикой вишни.
— Вы совершенно правы. Добавьте туда немного сушеной дикой конопли и заверните 
в лист растения, которое вы здесь называете «заячье седло». В этом свертке 
помещается моя табачная фабрика. Я собираю нужные мне листья, складываю их и 
прячу под седло. От тепла и трения листья подсыхают, и я получаю сырье для моих 
сигар.
— С трудом верится.
— Однако это сущая правда. Конечно, такая сигара только отдаленно напоминает 
настоящую, и даже неразборчивый, привыкший к самому страшному зелью курильщик 
выбросит ее после первой затяжки, но если он несколько лет побегает по прерии