блеск солнца и дождь, реки и озера, леса и пустыни, горы и прерии. У них были 
жены и дочери, братья и сыновья, и все они были счастливы. Но потом появились 
бледнолицые, у которых кожа бела, как снег, а сердце черно, как сажа. Сначала 
пришло всего лишь несколько человек, и краснокожие мужи приняли их как гостей в 
своих вигвамах. Бледнолицые привезли с собой огненное оружие и огненную воду, 
своих богов и своих колдунов, принесли измену, болезни и смерть. У них были 
лживые языки и острые ножи, они обманули краснокожих мужей. Бледнолицые 
прогнали краснокожих из страны предков, где находятся могилы отцов, прогнали из 
вигвамов и охотничьих угодий, а когда те стали защищаться, безжалостно их 
убивали. Бледнолицые сеют распри среди племен краснокожих и травят нас, как 
зверей, они не оставляют нам места на наших же землях. Пусть проклятие ляжет на 
их головы!
Возгласы одобрения горячей и во многом справедливой речи послужили наградой 
вождю.
— Один из этих бледнолицых, — продолжал То-Кей-Хун, — прибыл в наше стойбище. У 
него кожа лжецов и язык предателей. Но краснокожие воины выслушают его слова и 
будут судить его по справедливости. Пусть теперь говорит он! Хуг!
То-Кей-Хун сел. После него по очереди поднимались и другие вожди и произносили 
такие же выразительные речи, сводившиеся к обвинениям против белых и к 
требованию, чтобы я доказал свою невиновность. Пока они говорили, я достал 
бумагу и карандаш и нарисовал сидящих против меня вождей, воинов, выстроившихся 
за ними, и вигвамы.
Когда высказался последний вождь, То-Кей-Хун обратился ко мне:
— Что делает белый муж? Он должен слушать наши речи и отвечать нам.
Я протянул ему лист с рисунком.
— Уфф! — воскликнул вождь, бросив на него взгляд.
— Уфф! Уфф! Уфф! — прозвучал троекратный возглас, как только остальные вожди 
разглядели рисунок.
— Это колдовство! — сказал То-Кей-Хун. — Белый человек поймал души команчей и 
заключил их в белом листе. Я вижу здесь То-Кей-Хуна, а рядом с ним трех его 
братьев. За ними стоят воины и вигвамы. Что бледнолицый собирается сделать?
Простодушный дикарь сам подсказал мне, что делать.
— Краснокожий муж сейчас сам увидит.
Я взял листок, свернул его трубочкой и засунул в ствол штуцера.
— То-Кей-Хун видел, что я поймал души команчей, заколдовал их, и теперь они в 
стволе моего ружья. Если я выстрелю, ветры развеют их по прерии и они никогда 
не попадут в Страну Вечной Охоты.
Мои слова произвели на вождей такое сильное впечатление, что они вскочили на 
ноги и со страхом уставились на меня. Однако перегибать палку тоже не стоило, 
так как загнанный в безвыходное положение индеец способен на самые 
непредсказуемые поступки.
— Пусть краснокожие мужи сядут со мной и выкурят трубку мира. Как только мы 
станем братьями, я верну команчам их души.
Пока ошарашенные индейцы медленно опускались на землю, я решил рискнуть и 
окончательно показать им, что ничего не боюсь. На траве лежала трубка 
То-Кей-Хуна и расшитый кисет с кинникинником — смесью табака с листьями конопли,
 которую обычно курили индейцы. Никто не смеет прикоснуться к трубке вождя, 
однако я пошел на отчаянный шаг: медленно взял трубку, набил ее под взглядами 
замерших индейцев и встал с гордым и надменным выражением лица, какое только 
мог изобразить.
— Мои краснокожие братья, — начал я ответную речь, — верят в Великого Духа. Он 
владыка неба и земли, отец всех племен, и он хочет, чтобы все люди жили в мире 
и согласии. Ваш Маниту — мой Маниту, и если по его воле краснокожих мужей 
столько же, сколько стебельков травы между этими вигвамами, то бледнолицых 
столько, сколько травы во всей прерии. Белые прибыли сюда из-за Великой Соленой 
Воды и выгнали краснокожих из охотничьих угодий. Они поступили несправедливо и 
заслуживают наказания, но краснокожие мужи возненавидели всех бледнолицых, а не 
только тех, кто повинен в их несчастьях. Разве команчи не знают, что на земле 
живет не один народ бледнолицых людей? Разве в обычае команчей обвинять 
невиновных? Олд Шеттерхэнд не принадлежит к тем, кто вышел на тропу войны 
против краснокожих братьев, и ему не надо оправдываться. Пусть краснокожие 
воины откроют глаза и посмотрят на Олд Шеттерхэнда, который стоит перед ними. 
Разве у его пояса висит хоть один скальп индейца? Разве его одежду украшает 
бахрома из волос ваших братьев? Кто назовет имя сородича, чью кровь пролил Олд 
Шеттерхэнд? Он лежал в лесу и смотрел, как воины ракурроев курили трубку мира с 
его бледнолицыми врагами, но не стал мстить. Он поймал Ма-Рама, сына великого 
вождя То-Кей-Хуна, но не убил его, а вернул оружие и привел к вигваму отца. В 
горной долине сыновья ракурроев ждали Олд Шеттерхэнда в засаде, чтобы схватить 
его и лишить жизни. Он имел право убить их, но не стал этого делать. Разве Олд 
Шеттерхэнд не мог последовать за воинами, ушедшими в горы, убить многих из них 
и осквернить могилу великого вождя? Разве он не помог команчам, которые гнались 
за бледнолицыми, убившими часового и укравшими золото? Разве по его вине упал 
хоть один волос с головы сыновей ракурроев? Теперь Олд Шеттерхэнд собрал души 
команчей на белом листе и может их погубить, рассеять по прерии, так что ни 
одна из них не войдет в Страну Вечной Охоты. Но он не сделает этого. Он желает 
выкурить трубку мира и стать братом ракурроев, чьи вожди отважны, мудры и 
справедливы и чьи воины не знают страха перед врагом. В знак своей дружбы он 
готов пить дым мира.
Я закурил трубку, пустил струю дыма к небу, к земле, потом на все четыре 
стороны света и протянул ее То-Кей-Хуну. К счастью, мне удалось если и не