Песня уже отзвучала, а мы все еще стояли на том же месте, пока спускающиеся с 
холма певцы не напомнили нам, что пора возвращаться в дом. За дружеской беседой 
прошло еще полчаса, час… Виннету не появлялся. Со всех сторон поселок был 
окружен дикими лесами, и я встревожился за друга и брата. Взяв оружие, я вышел 
из дому, предупредив, чтобы никто не следовал за мной, а бросаться на помощь 
надо только в том случае, если вдруг раздастся выстрел. Однако я предчувствовал,
 что стрелять мне в тот вечер не понадобится, так как догадывался, почему вождь 
апачей предпочел уединиться.
У пруда, над темной водой, высилась огромная каменная глыба. На ней я и нашел 
Виннету, неподвижного, как изваяние. Я бесшумно приблизился к нему и сел рядом, 
стараясь ни звуком не нарушить торжественного молчания.
Шло время, а Виннету продолжал сидеть молча и без движения. Наконец он медленно 
поднял руку, указал на воду и, словно откровение, произнес:
— Это озеро — как мое сердце.
Я растерялся, не зная, что ответить, а он снова погрузился в свои мысли и 
прервал молчание только спустя добрых десять минут.
— Маниту добр и велик, поэтому Виннету любит его.
Мне уже стало понятно, что в этот вечер любые, даже самые проникновенные, мои 
слова будут лишни и ничтожны. Я не произнес ни звука, а он снова заговорил:
— Почему не все белые мужи такие, как мой брат Чарли? Будь они такими, я бы 
охотно поверил вашим священникам.
— А почему не все краснокожие мужи такие же, как мой брат Виннету? — ответил я 
вопросом на вопрос. — Среди людей, независимо от цвета кожи, есть добрые и злые.
 Чтобы обойти всю землю вдоль и поперек, не хватит и тысячи дней пути, а мой 
брат знает лишь ее малую часть. Здесь, в дикой прерии, злые бледнолицые 
скрываются от закона добрых людей, но в других местах царят мир и любовь. Мой 
брат одинок, у него нет товарищей, с которыми он охотился бы на бизонов и 
сражался с врагами. Что радует моего брата? Разве смерть не подстерегает его за 
каждым кустом? Разве не прошла вся его жизнь в тяжких трудах и опасностях и 
разве не мечтал он примирить краснокожие и бледнолицые народы? Но почему же не 
обрела его измученная и усталая душа покоя? Разве принесли ему утешение 
многочисленные скальпы врагов, которыми украшен его вигвам?
Вождь апачей наклонил голову и долго молчал, прежде чем ответить:
— Мой брат Чарли прав. Виннету никого не любит, кроме него. Виннету доверял во 
всем только своему другу и брату. Мой брат знает все земли и всех их жителей, 
он прочел книги белых, он отважен в бою и мудр в совете. Он любит краснокожих 
мужей и желает им добра. Он милосерден к врагам. Когда-то Клеки-Петра учил меня,
 что значит быть христианином, мой брат показал мне это на деле. Вера 
краснокожих мужей учит их ненависти и смерти, вера бледнолицых — любви и жизни. 
Виннету будет думать, что ему выбрать — жизнь или смерть.
Он встал, и мы вернулись в дом, где все уже беспокоились из-за нашего долгого 
отсутствия. Разговор шел об оглала и белых грабителях. Положение поселенцев 
было не из лучших, хотя до сих пор спрятанный в укромной долине поселок никто 
не обнаружил. Однако попадись он на глаза хотя бы одному краснокожему, и никому 
из баварцев не спастись. У них были ружья и достаточный запас патронов, женщины 
и дети тоже были готовы сражаться не на жизнь, а на смерть, но разве могли они 
противостоять орде диких и кровожадных индейцев?
Правда, направляясь к Экоу-Каньону, бандиты должны были пройти в стороне от 
Хелльдорфа, однако следовало быть осторожным, и я посоветовал поселенцам 
укрепить поселок и выставить часового у входа в долину.
Уже была поздняя ночь, когда гости разошлись и мы улеглись спать. Впервые за 
много дней пути у нас появилась возможность отдохнуть на мягких перинах, 
которые предоставили нам дружелюбные Хильманы. Поутру мы попрощались с добрыми 
людьми, поблагодарили их за теплый прием и хотели уже пуститься в путь, как 
вдруг пришли соседи и предложили еще раз спеть для вождя апачей «Аве Мария».
Виннету был глубоко тронут и, когда пение закончилось, пожал всем руку со 
словами:
— Мне никогда не забыть песню моих белых братьев. Виннету поклялся, что больше 
не возьмет ни одного скальпа бледнолицего, так как все мы — сыновья Великого 
Маниту, который одинаково любит своих детей, независимо от цвета кожи.
Отдохнувшие за ночь лошади резво бежали вперед. Жители Хелльдорфа часто ездили 
в Экоу-Каньон за покупками и указали нам кратчайший путь туда, так что мы 
надеялись к вечеру того же дня достичь цели.
Виннету ехал молча. Время от времени он опережал нас на сотню-другую шагов и, 
думая, что мы ничего не слышим, пытался напевать мелодию «Аве Мария». Его 
попытки удивили меня, так как индейцы напрочь лишены музыкального слуха, а их 
ритуальные песнопения монотонны и не отличаются изяществом.
После полудня впереди появились очертания гор, которые с каждой милей 
становились круче и величественнее. Вскоре мы уже ехали по лабиринту узких 
ущелий, а к вечеру с обрыва увидели цель нашего путешествия — Экоу-Каньон, на 
дне которого располагался поселок, который надо было уберечь от разграбления.



Глава VII. ТРАГЕДИЯ У ГОРЫ ХЕНКОК

Словом «каньон» американцы называют глубокое скалистое ущелье с отвесными 
стенами. Читатель легко представит себе то место, к которому мы подъехали и 
которое носило имя Экоу-Каньон. Железную дорогу в этих местах проложили совсем 
недавно, и работы на ней еще продолжались.