моих ожиданий, команчи, по-видимому, не согласились принять условия Виннету.
— Мой брат хочет мне поведать то, что я и так предвидел, — произнес Виннету при 
его появлении. — Команчи предпочитают умереть, но не просить о мире.
— К сожалению, ты прав, — сокрушенно покачал головой вестмен.
— Великий Дух не хочет спасения команчей и лишил их рассудка за то, что они 
напали на наши стойбища. По какой причине они отказались?
— Команчи надеются победить вас в утренней схватке.
— Ты сказал им, что сюда прибыли еще пятьсот воинов апачей? Знают ли они, что 
мы оцепили всю долину?
— Они не поверили и смеялись мне в лицо.
— Их ждет смерть. Никто не сумеет им помочь.
— У меня кровь стынет в жилах, когда я думаю о том, что за считанные минуты 
погибнет пять сотен молодых краснокожих воинов!
— Мой брат мудр и справедлив. Виннету не знакомы ни страх, ни тревога, но когда 
он думает, что стоит ему подать рукой знак и раздастся залп из всех ружей, рука 
его начинает дрожать и наливается свинцом. Я попытаюсь сам уговорить их. Пусть 
Великий Маниту поможет мне открыть им глаза и просветить их умы!
Я и Олд Дэт проводили Виннету к завалу, где вождь вскарабкался по лассо на 
тропинку и двинулся по ней в полный рост, не прячась, чтобы команчи могли 
видеть его. Не успел он сделать и двух шагов, как вокруг него стали свистеть 
стрелы, из которых, к счастью, ни одна не задела вождя апачей. Прогремел 
выстрел из ружья Белого Бобра, теперь принадлежавшего новоиспеченному вождю 
команчей, но Виннету спокойно шагал дальше, словно не заметив пули, 
расплющившейся о скалы рядом с его головой. Он остановился у огромного валуна и 
заговорил громко и внятно, затем поднял руку и обвел ею долину — по его знаку 
апачи, прятавшиеся в скалах, встали во весь рост, и мы увидели, как их много. 
На месте команчей даже безумец понял бы всю отчаянность своего положения, и это 
свидетельствовало в пользу Виннету, открывшего свои карты, чтобы дать врагам 
последний шанс на спасение.
Внезапно Виннету умолк и бросился на землю. Мгновение спустя раздался гром 
выстрела.
— Вождь команчей снова выстрелил в Виннету. Он пулей ответил на предложение 
сдаться, — с горечью заметил Олд Дэт. — Апач увидел, что в него целятся, и 
успел увернуться. Теперь очередь за ним. Смотрите!
Так же внезапно Виннету вскочил на ноги, мгновенно вскинул свое серебряное 
ружье и выстрелил, почти не целясь. В ответ по долине прокатился вой команчей.
— Виннету не промахнулся! Команчи снова остались без вождя, — сказал Олд Дэт.
Тем временем Виннету снова выпрямился, поднял руку вверх и опустил ее. Апачи 
подняли ружья, и свыше четырехсот стволов выплюнули горячий свинец в долину.
— Пойдемте отсюда, джентльмены, — попросил со страдальческим лицом Олд Дэт. — 
Лучше не смотреть на это избиение. Даже мне, старику, становится не по себе, 
хотя я признаю, что команчи вполне заслуживают смерти. Вы сами видели: Виннету 
делал все, чтобы предотвратить кровопролитие.
Мы вернулись к лошадям, и старик, забыв, что дареному коню в зубы не смотрят, 
долго и придирчиво осматривал своего нового скакуна. Знаток лошадей, обладающий 
«конским чутьем», он не нашел в нем изъянов, но и не выказал радости — 
по-видимому, его мысли были в долине, где гремели залп за залпом и раздавался 
победный клич апачей. Пять минут спустя все стихло, и Виннету вернулся к нам.
— Великий плач пройдет по всем стойбищам и вигвамам команчей, — серьезно и без 
торжества произнес он. — Ни один из воинов не вернется домой. Великий Дух 
пожелал, чтобы мы отомстили за смерть наших братьев, и я не мог поступить иначе,
 потому что враги не захотели сдаться в плен. Но нет радости в сердце Виннету, 
и никогда больше глаза его не взглянут на эту долину. Мои воины завершат 
начатое мной дело, а я немедленно уезжаю с белыми братьями.
Полчаса спустя мы мчались прочь в сопровождении Виннету и десяти хорошо 
вооруженных апачей.
Мапими есть не что иное, как обширное плоскогорье, расположенное на высоте 
тысяча сто метров над уровнем моря и охватывающее две мексиканские провинции — 
Чиуауа и Чоауила. Со всех сторон, кроме северной, Мапими окружают отвесные 
известковые скалы, изрезанные многочисленными ущельями. Невысокие, пологие 
холмы покрыты песком или редкой травой, иногда встречаются одинокие деревья и 
чахлый кустарник. То тут, то там по пустынной равнине разбросаны скалы, а землю 
калечат глубокие трещины, что заставляет путешественника пускаться в объезд и 
давать крюк в милю, а то и более. Я ошибался, считая Мапими совершенно 
безводной пустыней: там есть озера, которые, хотя и пересыхают в жаркое время 
года, оставляют в почве столько влаги, что на их берегах хватает корма для 
лошадей.
Мы направлялись к озеру, которое читатель вряд ли встретит на карте и которое 
называется Лагуна-де-Санта-Мария. Дорога петляла между скал, мы выбирались из 
одного ущелья, чтобы сразу же углубиться в другое, солнце появлялось из-за 
каменных стен только на короткие мгновения, иногда казалось, что мы повернули 
назад, и в конце концов я потерял направление. Уму непостижимо, как наши 
проводники находили верный путь в нагромождении скал.
Уже под вечер мы добрались до Лагуны-де-Санта-Мария, хотя от долины, где 
произошла бойня, ее отделяет расстояние в десять миль. После бессонной ночи 
долгое путешествие показалось особенно утомительным. Деревьев в окрестностях не 
было, и нам пришлось разбить лагерь в зарослях неизвестного мне кустарника, 
колючего и чахлого. Озеро наполовину высохло, и его неподвижная поверхность 
выглядела неожиданно грустно. Впереди простиралась холмистая равнина, на западе 
солнце садилось в горы, казавшиеся красными в его лучах. Земля еще дышала