Огромный, как дом, вал, видный даже в темноте из-за фосфоресцирующего блеска, 
приблизился к нам и обрушился с такой силой, что судно затрещало, словно 
рассыпаясь на мелкие щепки. Я инстинктивно ухватился за железный поручень, но 
тут же отпустил его, уступая напору воды. Волна подхватила меня, закружила, как 
перышко, потянула ко дну, а затем снова вынесла на поверхность… Я не 
сопротивлялся, зная, что любые усилия будут напрасны, а сосредоточился на одной 
мысли: не упустить момент, когда волна меня выкинет за рифы, напрячь все силы и 
не позволить ей увлечь себя обратно.
Всего полминуты находился я во власти яростно бушующего моря, но они показались 
мне вечностью. Внезапно волна подхватила меня на гребень и резко, словно 
выплюнув, швырнула между скал на спокойную воду. Что было сил я заработал 
руками и ногами, стараясь отплыть от скал как можно дальше. Читатель, конечно, 
понимает, что я говорю «спокойная вода», имея в виду ее относительное 
спокойствие. Волна выбросила меня за пределы безумствующей стихии, огромные 
валы остались позади, однако ветер играл мной, как пробкой.
К счастью, я наконец снова увидел сушу. Мне грозила бы верная смерть, не заметь 
я вовремя берег и не определи, куда необходимо плыть. И хотя я продвигался 
вперед очень медленно, до берега все-таки добрался. Но не все складывалось так, 
как хотелось бы. И море, и берег тонули в кромешной тьме. Я не различал границы 
воды и суши и потому не мог обнаружить удобное место, где можно было бы 
выбраться на берег без риска для жизни. В конце концов я сильно ударился 
головой о скалу и, уже теряя сознание, усилием воли заставил себя вскарабкаться 
по камням. Тут силы покинули меня, и я лишился чувств.
Когда я пришел в себя, ураган все еще бушевал. Голова раскалывалась от боли, но 
на такие пустяки не стоило обращать внимания. Больше всего меня беспокоило то, 
что я не знал, где нахожусь: на суши или на торчащей из моря скале. Вцепившись 
мертвой хваткой в мокрые, скользкие от водорослей камни, я боялся пошевелиться, 
опасаясь, что буря сметет меня, как пушинку. Однако спустя некоторое время я 
заметил, что ветер ослабевает, а потом все вдруг стихло, дождь прекратился, на 
небе замерцали звезды.
В их неверном свете я осмотрелся: скала, на которой я лежал, находилась на 
берегу, позади меня бушевали волны, а впереди темнели какие-то заросли. Я сполз 
с камней и подошел к ним. Одни деревья выдержали натиск урагана, другие ветер 
вырвал с корнем, а некоторые даже унес на значительное расстояние. Вдали 
мерцали огни, и, поняв, что там находятся люди, я пошел на свет.
Это были рыбаки. Ураган загнал наше судно на один из островов Драй-Тортугас 
(Острова Драй-Тортугас расположены на шельфе Мексиканского залива примерно в 
180 км юго-западнее Флориды и в 150 км севернее Гаваны), где в то время 
находился форт Джефферсон.
Несчастные жители стояли около своих разрушенных ураганом домов и несказанно 
удивились, увидев меня. Они пялились на меня, как на призрак. Море все еще 
ревело, и мы вынуждены были кричать, чтобы услышать друг друга.
Рыбаки отнеслись ко мне очень доброжелательно, снабдили чистым бельем и 
необходимой одеждой, поскольку все то, в чем я ложился спать на пароходе, 
превратилось в лохмотья. Потом ударили в колокол тревоги и разбрелись по берегу 
в поисках других потерпевших. К утру было найдено шестнадцать человек, но 
только троих удалось спасти — остальные умерли. Взошло солнце и осветило берег, 
усеянный обломками разбитого судна. Его нос все еще торчал между скал, куда наш 
пароход забросил ураган.
Итак, я оказался жертвой кораблекрушения в полном смысле этого слова: наг, бос 
и без средств к существованию. Я потерял все. Деньги, предназначавшиеся на 
благородную цель, покоились на дне моря. Конечно, я сожалел об утрате, но нет 
худа без добра, и в том, что со мной случилось, были и свои счастливые 
обстоятельства: я все-таки остался жив.
Комендант форта позаботился обо мне и трех других спасшихся пассажирах, 
обеспечил нас всем крайне необходимым, да еще помог мне отплыть в Нью-Йорк. Я 
был беден, как церковная крыса, значительно беднее, чем в тот день, когда 
впервые прибыл в этот город. У меня не осталось ничего, кроме жажды жизни.
Почему я отправился в Нью-Йорк, а не в Сент-Луис, где жили мои знакомые и 
друзья и где я в любом случае мог рассчитывать на бескорыстную помощь мистера 
Генри? Да потому, что я уже стольким был ему обязан, что не хотел 
злоупотреблять его добротой. Будь я уверен, что непременно встречу там Виннету, 
я, конечно, поступил бы иначе. Однако такой уверенности у меня не было — ведь 
вождь апачей шел по следу Сантэра, погоня могла затянуться на месяцы, и я уже 
не знал, где его искать. Так или иначе, я все равно собирался повидаться с 
Виннету, но для этого следовало ехать на Запад, в пуэбло на Пекос. Только 
сначала было необходимо снова встать на ноги, и мне казалось, что именно в 
Нью-Йорке я быстрее сумею поправить свои финансовые дела.
Я оказался прав. Удача сопутствовала мне, и в Нью-Йорке я познакомился с неким 
мистером Джесси Тейлором, весьма уважаемым человеком и владельцем частного 
сыскного бюро. Я предложил ему свои услуги. Досконально расспросив меня и узнав,
 кто я и чем занимался в последнее время, он согласился взять меня стажером с 
испытательным сроком. Однако вскоре благодаря, как мне кажется, случайности, а 
не своей собственной расторопности я завоевал его полное доверие, которое со 
временем возросло до такой степени, что мистер Тейлор поручал мне самую 
ответственную и хорошо оплачиваемую работу.
Как-то он пригласил меня в свой кабинет. Там уже сидел незнакомый мне пожилой 
мужчина с усталым, озабоченным лицом. Это был банкир Олерт, искавший у нас 
помощи в сугубо личном деле, которое, однако, могло нанести ему значительный 
ущерб и существенно расстроить все его дела.