У мистера Олерта был единственный, еще холостой сын двадцати пяти лет, 
наделенный столь широкими полномочиями, что все принятые им решение по 
финансовым вопросам имели ту же силу, что и решения отца. Уильям — так звали 
его сына — обладал характером мечтателя и предпочитал банковскому делу занятие 
искусством и метафизикой, считая себя ученым и в некоторой степени поэтом. Его 
убежденность подкреплял тот факт, что нью-йоркские газеты приняли и напечатали 
несколько сочиненных им стихотворений. Странным образом молодому Олерту пришла 
в голову навязчивая идея написать драму, главным героем который должен был 
стать сумасшедший поэт. Чувствуя, что ему не хватает знания предмета, он 
приобрел массу книг, посвященных психическим расстройствам. Результат был 
ужасающий: молодой человек все больше и больше отождествлял себя с героем своей 
драмы, пока не поверил окончательно в собственное безумие. Отец его в то время 
свел знакомство с одним врачом, якобы намеревавшимся открыть лечебницу для 
душевнобольных. Врач рассказывал, что прошел практику в клиниках известных 
психиатров, сыпал именами светил, вошел в доверие к Олерту-старшему и добился у 
него такого расположения, что тот попросил его заняться лечением Уильяма, в 
надежде на то, что общение с доктором пойдет больному на пользу.
С того дня началась сердечная дружба врача и молодого Олерта, завершившаяся 
неожиданным исчезновением обоих. Банкир бросился наводить подробные справки о 
психиатре и с удивлением узнал, что тот был обыкновенным мошенником, из числа 
тех, что тысячами приезжают в Соединенные Штаты.
Тейлор спросил банкира, как звали мнимого доктора, а когда Олерт назвал фамилию 
Гибсон, выяснилось, что речь идет об уже известном нам человеке. У меня даже 
была его фотография, и когда я показал ее банкиру, тот сразу же узнал друга и 
врача своего сына.
Гибсон был крупным авантюристом, в течение длительного времени действовавшим на 
территории Соединенных Штатов и Мексики. Вечером предыдущего дня Олерт навестил 
владельца квартиры Гибсона и узнал, что мошенник рассчитался за жилье сполна и 
отбыл в неизвестном направлении. У сына банкира была с собой крупная сумма 
наличными, а несколько позже пришла телеграмма из Цинциннати с известием, что 
Уильям снял там со счета пять тысяч долларов и направился в Луисвилл к своей 
невесте. Последнее было явной ложью — никакой невесты в действительности не 
существовало.
Можно было предположить, что мнимый врач увез своего пациента, чтобы обманом 
завладеть значительной частью состояния Олертов — ведь Уильям Олерт был знаком 
со многими крупными финансистами и мог получить от них практически любую сумму. 
Предстояло как можно скорее изловить мошенника и вернуть больного домой. Дело 
поручили мне. Я получил необходимые полномочия, фотографию Уильяма Олерта и 
отправился в Цинциннати. Так как Гибсон знал меня в лицо, пришлось прихватить с 
собой гримерные принадлежности на тот случай, если придется менять внешность.
В Цинциннати из беседы с банкиром, известившим старика Олерта о сыне, я выяснил,
 что Уильяма действительно сопровождал Гибсон. Я тут же выехал в Луисвилл, где 
узнал, что они приобрели билеты до Сент-Луиса, и, конечно, устремился в погоню, 
но на верный след напал только после долгих и трудных поисков. Большую помощь в 
розысках мне оказал мистер Генри, которого я, естественно, навестил сразу же по 
прибытии в город. Он очень удивился, услышав, что я стал сыщиком, сожалел об 
утрате моих денег во время кораблекрушения, а прощаясь, потребовал в самой 
решительной форме, чтобы я после завершения дела немедленно бросил мое нынешнее 
занятие и переехал на Дикий Запад. Ему очень хотелось, чтобы я испытал его 
многоразрядный штуцер. Мой старый добрый флинт он обещал хранить до моего 
возвращения.
Поняв, что Олерт и Гибсон поплыли вниз по Миссисипи до Нового Орлеана, я 
последовал за ними. Старик банкир снабдил меня списком фирм, с которыми он вел 
дела. В Луисвилле и Сент-Луисе я побывал по указанным адресам и выяснил, что 
Уильям появлялся здесь и снял со счетов значительные суммы. Так же поступил он 
и в Новом Орлеане. Я предостерег тех компаньонов отца, к кому Олерт-младший еще 
не обращался, и просил их немедленно известить меня, если молодой джентльмен 
придет к ним с требованием денег.
Это было все, что мне удалось сделать. Я беспомощно кружил в человеческой толпе 
по улицам Нового Орлеана в ожидании результатов расследования полиции, куда я 
обратился в первый же день. Но мне не хотелось сидеть сложа руки, и я бродил по 
городу, надеясь на счастливый случай.
Новый Орлеан — типичный южный город, чей своеобразный характер в особенности 
подчеркивают старые кварталы, где вдоль грязных, узких улочек стоят, теснясь 
друг к другу, домики с крылечками и верандами. Там, скрытая от чужих глаз, 
протекает жизнь, чурающаяся дневного света. Там можно встретить людей всех 
цветов и оттенков кожи: от белых и желтых до иссиня-черных у негров. Мужчины 
громко окликают друг друга, женщины визгливо бранятся, шарманщики и 
странствующие певцы пытаются привлечь публику своими душераздирающими шедеврами.

Более приятное впечатление производят предместья, застроенные многочисленными 
красивыми особняками, окруженными розовыми кустами, пальмами, олеандрами, 
грушами, инжиром, персиковыми, апельсиновыми и лимонными деревьями. Там житель 
города находит необходимое спокойствие, когда выбирается наконец из городской 
суеты.
Разумеется, самой оживленной частью города является порт: туда приходят и 
оттуда уходят всевозможные суда. Там на причалах высятся горы из тюков хлопка и 
бочек, среди которых снуют портовые грузчики. Случайному прохожему может 
показаться, что он попал на хлопковую биржу в Индии.
Я бродил по городу, тщетно озираясь по сторонам. К полудню стало невыносимо