какой-нибудь камень побольше, который заменит стул? Мою просьбу она передала 
Виннету, и я получил в свое распоряжение несколько камней разной величины, 
причем самый большой из них весил не меньше центнера. Теперь всякий раз, 
оставаясь один, я упражнялся с этими камнями и вскоре мог уже несколько раз 
подряд выжимать большой камень. Я чувствовал, как с каждым днем в меня 
вливаются новые силы, и недели через три стал таким же крепким, как и до 
болезни. В присутствии женщин, однако, я притворялся по-прежнему слабым и не 
совсем здоровым.
В своей каменной темнице я жил уже шесть недель и не знал, что происходит на 
воле. Во всяком случае, Ншо-Чи ничего не говорила о пленных кайова, из чего я 
сделал вывод, что они до сих пор находились в плену, что выглядело странным, 
ибо прокормить двести человек апачам было не так-то легко, да и сами кайова 
горели желанием скорее очутиться на свободе. Видимо, индейцы никак не могли 
договориться об условиях выкупа, а значит, побежденным придется платить за 
каждый лишний день, проведенный в плену.
В одно прекрасное солнечное осеннее утро в комнату вошла Ншо-Чи с завтраком для 
меня и села рядом с моей постелью. Обычно она оставляла еду и уходила. В то 
утро ее глаза смотрели на меня с жалостью, как-то подозрительно блестели. 
Девушка крепилась, но предательская слеза скатилась по румяной щеке.
— Ты плачешь? — спросил я.
— Сегодня грустный день.
— Что случилось?
— Кайова выходят на свободу. Ночью прибыли их гонцы с выкупом.
— И из-за этого ты плачешь? Радоваться надо!
— Ты не знаешь, что говоришь. В честь ухода кайова ты со своими белыми братьями 
умрешь у столба.
Я давно ожидал этого известия и все-таки весь похолодел. Значит, сегодня 
решающий день, может быть, последний в моей жизни! Что меня ждет? Ншо-Чи не 
сводила с меня глаз. Я сохранял безразличный вид и невозмутимо завтракал, а 
когда закончил, спокойно вручил ей посуду. Ншо-Чи, взяв пустую миску, поднялась 
и медленно пошла к выходу. На пороге девушка остановилась, обернулась и, 
протянув мне руку, произнесла сквозь слезы:
— Говорю с тобой последний раз. Прощай! Ты храбрый и сильный, тебя недаром 
зовут Разящая Рука. Ншо-Чи скорбит о твоей смерти, но душа ее обрадуется, если 
муки не заставят тебя стонать. Доставь мне радость и умри достойно!
Сказав это, девушка выбежала из комнаты. Я встал у входа, чтобы поглядеть ей 
вслед, но на меня сразу же нацелились два ружья — воины охраны были бдительны. 
Еще шаг — и я погиб бы от пули или, в лучшем случае, был бы ранен. Впрочем, я 
давно понял, что о побеге и речи быть не могло. К тому же я совершенно не знал 
район реки Пекос.
Итак, все произойдет сегодня. Что делать? Скорее всего, спокойно ждать развития 
событий и уповать на спасительную прядь волос. Взгляд, брошенный за дверь, 
окончательно убедил меня, что побег совершенно невозможен. Я уже говорил, что 
мне приходилось читать об индейских пуэбло, но ни одного из них я никогда не 
видел. Пуэбло — это своего рода крепость из камня. Обычно их строят в глубоких 
горных расщелинах, вознося несколько этажей, причем каждый из последующих 
сдвинут назад и образует террасу, основанием которой служит крыша предыдущего 
этажа. В целом постройка представляет собой ступенчатую пирамиду, ступени 
которой все глубже врезаются в горную расщелину. Первый этаж более других 
выступает вперед, он самый широкий и служит опорой для остальных, сужающихся 
кверху этажей. Этажи не соединяются внутренними лестницами, как в европейских 
домах, на них взбираются по лестницам, приставленным снаружи. Если появляется 
враг, лестницы убирают, и пуэбло становится неприступной крепостью. Неприятель 
вынужден брать приступом каждый этаж.
В таком вот пуэбло я и находился, вероятнее всего, на седьмом или восьмом этаже.
 Как убежишь из такой крепости, учитывая, что на каждом этаже находятся 
индейцы! Делать было нечего, оставалось положиться на судьбу! Бросившись в 
постель, я стал ждать.
Это были мучительные часы. Время тянулось невероятно медленно! Было уже за 
полдень, а ничего не происходило. Наконец я услышал звук шагов. Вошел Виннету в 
окружении нескольких индейцев. Я лежал, притворяясь, будто ни о чем не знаю. 
Виннету окинул меня долгим, внимательным взглядом и сказал:
— Пусть Разящая Рука скажет, здоров ли он.
— Не совсем, — ответил я.
— Но говорить, вижу, может?
— Да.
— А ходить?
— Думаю, да.
— Тебя учили плавать?
— Немного.
— Это хорошо, потому что тебе придется плавать. Помнишь, в какой день ты должен 
был увидеть меня?
— В день моей смерти.
— Ты хорошо запомнил. Сегодня этот день настал. Встань, тебя свяжут.
Я не мог ослушаться. В комнате находились шестеро краснокожих, которые мигом 
поставили бы меня на ноги. Правда, я мог свалить на землю нескольких, но что 
это даст? Я медленно встал с постели и протянул руки, которые индейцы связали. 
На ноги мне наложили ременные путы — но так, что я мог идти, даже спускаться по 
лестнице, но бежать ни в коем случае не смог бы. Завершив эту не самую приятную 
для меня процедуру, индейцы вывели меня на террасу.