поздним вечером, опустошенный и уставший телом и душой, я вернулся в лагерь.



Глава III
ВИННЕТУ В НЕВОЛЕ

В мое отсутствие лагерь перенесли к тому месту, где я убил медведя. Десять 
мужчин с трудом перетащили тушу из-под ветвей к костру.
Несмотря на позднее время, никто не ложился, и только Рэттлер отсыпался после 
пьянки. Хокенс освежевал медведя, но к мясу не притронулся.
Когда я вернулся в лагерь, маленький вестмен подошел ко мне и спросил:
— Куда же вы подевались, сэр? Мы с нетерпением ждем вас. Уж больно хочется 
отведать медвежатинки, а без вашего разрешения мы не можем разрезать тушу. Я 
только помог мишке раздеться. Костюмчик сидел на нем как влитой, ни единой 
морщинки, хи-хи-хи! Не обессудьте, пожалуйста. А теперь вам решать, как 
разделить мясо. Хотелось бы зажарить кусок перед сном.
— Делите по вашему усмотрению, — ответил я, — мясо принадлежит всем.
— Ладно, но позвольте заметить, что самое вкусное — это лапы. На свете нет 
ничего вкуснее медвежьих лап. Правда, им положено полежать некоторое время, 
пока в них не заведутся черви, — только тогда они приобретут отменный вкус. К 
сожалению, мы так долго ждать не можем, боюсь, апачи испортят нам пир. Поэтому 
желательно немедленно заняться ужином и еще сегодня приготовить лапы. Если уж 
помирать, так хоть после ужина, вкусно поев напоследок. Вы согласны, сэр?
— Конечно.
— Ну и прекрасно, тогда пора браться за дело. С аппетитом у нас все в порядке, 
если я не ошибаюсь.
И Сэм взялся за дело: разделал лапы и разрезал их на куски, каждому по штуке. 
Мне досталась лучшая часть от передней лапы. Я завернул ее и отложил в сторону, 
тогда как остальные спешили зажарить свои порции. Я был страшно голоден после 
трудного дня, но и думать не мог о еде. Я все еще переживал ужасное убийство 
Клеки-Петры. Казалось, что я сижу вместе с ним и слушаю исповедь благородного 
человека, слышу слова, полные предчувствия близкой смерти. В самом деле, так 
глупо оборвалась его жизнь. И кто это сделал?! Пьяный мерзавец! Вот он лежит, 
убийца, все еще пьяный до бесчувствия. Рэттлер был мне противен. Думаю, что 
именно чувство гадливости было причиной того, что апачи не расправились с 
убийцей на месте.
«Огненная вода», — бросил с глубоким презрением Инчу-Чуна. Двумя словами вождь 
выразил и обвинение, и упрек.
Единственным, хотя и слабым для меня утешением было то, что Клеки-Петра умер, 
как и хотел — на руках у Виннету, от пули, предназначенной для его любимого 
воспитанника. Но почему именно меня просил Клеки-Петра, чтобы я остался с 
Виннету и продолжил дело, начатое белым учителем? Почему я? За несколько минут 
до кровавого события Клеки-Петре казалось, что мы больше никогда не увидимся, 
что жизненный путь не приведет меня к апачам, а потом он вдруг потребовал 
клятву, которая непременно должна была связать меня с этим племенем.
Почему я так быстро дал умирающему свое согласие? Из жалости? Вполне возможно. 
Но был и другой повод. Виннету произвел на меня огромное впечатление, как никто 
до сих пор. И хотя мы были ровесниками, он во многом превосходил меня — я это 
сразу почувствовал. Достоинство, гордость, чистота помыслов, отблеск душевной 
муки, которые я разглядел на его лице, спокойная уверенность в каждом движении 
— все это потрясло меня. Поведение обоих вождей вызывало чувство глубокого 
уважения. Другие люди, и краснокожие и белые, бросились бы на убийцу и тут же 
расправились с ним. Эти двое даже не взглянули на него, ни малейшим жестом, ни 
выражением лица не показали, что происходит в их душах. Насколько же они 
превосходили нас!
Мои товарищи уплетали медвежьи лапы, а я все сидел, погруженный в раздумья, 
пока Сэм Хокенс не вернул меня к действительности:
— Что с вами, сэр? Вы не голодны?
— Голоден, но не в состоянии есть.
— Вот как? Предпочитаете скорбные размышления? Должен предупредить очень 
вредная привычка. И меня потрясло сегодняшнее происшествие, но вестмен обязан 
уметь спокойно относиться к подобным случаям. Не зря Дикий Запад называют 
«землей кровавой темной». Поверьте, каждая ее пядь пропитана кровью, а тот, чей 
нос столь деликатен, что не выносит запаха крови, пусть лучше сидит дома и пьет 
лимонад. Не принимайте все близко к сердцу и разрешите зажарить для вас кусок 
медвежьей лапы.
— Спасибо, Сэм, я не смогу есть. Вы уже решили, как нам поступить с Рэттлером?
— Да, мы говорили по этому поводу.
— Какое будет наказание?
— Наказание? Вы считаете, что его надо наказать?
— Безусловно.
— И как именно? Может, прикажете отвезти его в Сан-Франциско, Нью-Йорк или 
Вашингтон и предать суду за убийство?
— Ерунда! Мы здесь олицетворяем власть, которая должна его судить, 
руководствуясь законами Запада.
— Что вы, гринхорн, можете знать о законах Запада? Может, вы специально прибыли 
сюда из Старого Света, чтобы играть роль главного судьи? А может, Клеки-Петра 
приходится вам родственником или другом?
— Отнюдь.