вестменов Рэттлера. Сам же он от нечего делать слонялся с остальными 
головорезами по окрестностям. Наконец мы достигли места, где оставили туши 
убитых быков. Я был немало удивлен, не обнаружив старого быка, а когда подошел 
поближе, то заметил широкий след, тянущийся от места, где лежало животное, к 
ближайшим зарослям: трава была примята на ширину двух локтей, будто по ней 
тащили что-то тяжелое.
— Что за черт! — вскричал Рэттлер. — Ничего не понимаю! Когда вчера мы брали 
отсюда мясо, я точно видел — оба быка мертвы, а выходит, один из них был еще 
жив!
— Вы так думаете?
— Ясно! Мертвый бык не ушел бы!
— Его мог кто-то уволочь.
— А кто?
— Индейцы, например. Мы тут недалеко обнаружили следы индейцев.
— Глядите-ка какой умный гринхорн! Быка уволокли индейцы! Да откуда здесь 
взяться индейцам?
— Этого я не знаю.
— Может, они с неба свалились? А я уверен — бизон еще был жив, собравшись с 
силами, он потащился в заросли и там сдох.
И Рэттлер со своими людьми кинулся по следу, уверенный, что я поспешу за ними. 
Но мне надо было работать, а куда подевался бык, меня совершенно не 
интересовало.
Едва я успел взяться за вешку, как услышал испуганные крики, затем два или три 
выстрела и голос Рэттлера:
— На деревья, живо на деревья! По деревьям он не умеет лазать.
«Кто это не умеет лазать по деревьям?» — недоумевал я, но тут из зарослей 
выскочил один из людей Рэттлера. Он несся, не разбирая дороги, огромными 
скачками, как человек, охваченный смертельным страхом.
— Что случилось? — спросил я громко.
— Медведь, огромный медведь гризли! — заикаясь, кричал он и, не останавливаясь, 
помчался дальше.
Тут донесся душераздирающий крик:
— Помогите! Помогите! Он схватил меня! А-а-а-а-а!
Так вопить мог только человек, перед которым разверзлись врата ада. Видно, ему 
угрожала огромная опасность, и нужно было спешить на помощь. А я свой «старый 
флинт» оставил в палатке, поскольку он мешал в работе. И это вовсе не было 
легкомыслием, ведь по идее нас охраняли вестмены. Вернуться в палатку за 
оружием? Но тогда медведь успеет расправиться со своей жертвой. И я побежал как 
был: с ножом и двумя револьверами за поясом. Разве это оружие против серого 
медведя?
Я бросился в заросли. След вел дальше, к месту, где начинались деревья. Именно 
туда медведь оттащил старого бизона, тем самым затерев свои следы.
Это были страшные минуты. Позади меня кричали бегущие к палаткам за оружием 
геодезисты, впереди орали вестмены, и весь этот шум покрывали вопли человека, 
попавшегося медведю в лапы. С каждым шагом я приближался к месту разыгравшейся 
трагедии, и вот услышал рычание медведя. Нет, не рычание, а фырканье, ибо и 
этим он отличается от остальных медведей: в ярости или от боли он по-особому 
фыркает и сопит часто и громко.
И вот я у цели. Передо мной — растерзанная туша бизона, на деревьях вестмены, 
орущие дикими голосами, несмотря на то, что пребывали в относительной 
безопасности, ибо еще никто не видел, чтобы гризли лазал по деревьям.
Тут же за полуобглоданным быком я увидел вестмена, которого настиг медведь. 
Бедняга тоже пытался залезть на дерево, но не успел. Он ухватился обеими руками 
за нижний сук и даже, подтянувшись, лег на него животом, но тут подоспел гризли,
 и поднявшись на задние лапы, стал рвать когтями его ноги и спину. Одного 
взгляда было достаточно, чтобы убедиться — вестмена уже не спасти. Я мог 
убежать, и никто бы меня не упрекнул, но страшная картина заставила меня 
действовать. Я схватил одно из брошенных вестменами ружей — оно оказалось 
незаряженным. Тогда я, перепрыгнув через тушу бизона, нанес медведю удар 
прикладом по голове. Ружье разлетелось в щепки, но я все-таки отвлек внимание 
гризли, и он повернул ко мне голову, но не рывком, стремительно, как это делают 
хищники из породы кошачьих, а медленно, словно недоумевая: кто это смеет 
нападать на него? Сверля меня своими маленькими глазками, он, казалось, 
раздумывал, прикончить ли первую жертву или схватить новую.
Это промедление оказалось для меня спасительным. Я понял, что у меня есть 
один-единственный выход. Вырвав из-за пояса револьвер, я выпустил четыре пули 
прямо ему в глаза и тут же отскочил в сторону, зажав в руке нож. Промедли я 
хоть секунду, мне пришел бы конец, так как ослепленный зверь тут же оставил 
свою жертву и бросился на меня, вернее, на то место, где я только что стоял. Не 
обнаружив там никого, медведь принялся искать меня, грозно сопя и в бешенстве 
колотя лапами по воздуху. Как сумасшедший, крутился он волчком вокруг себя, 
рвал когтями землю, прыгал во все стороны, далеко выбрасывая лапы, чтобы 
дотянуться до меня.
В конце концов, может быть, нюх и привел бы его к цели, но он был чересчур 
разъярен. А вскоре боль заставила его забыть обо мне и заняться своими ранами. 
Гризли принялся протирать глаза, фыркая и щелкая зубами. В мгновение ока я 
оказался рядом с ним и всадил ему нож между ребер. Он бешено замолотил лапами, 
но я успел отскочить. Наверное, дож не дошел до сердца, и у него оставались еще 
силы. Минут через десять он ослабел от потери крови, сел и опять принялся 
тереть глаза, а я снова нанес ему несколько ударов ножом. На этот раз они были