дитя.
Наконец был найден народ, удерживавший пленницу, отвечавшую описанию торговца. 
Мы не будем останавливаться на том, с какими чувствами Контент приближался к 
деревне, где содержался этот маленький потомок белой расы. Отец не скрывал 
своей цели, и то, в каком качестве он пришел, снискало жалость и уважение даже 
среди этих варварских обитателей дикой природы. Собрание вождей приняло его на 
краю своей вырубки. Его препроводили в вигвам, где был зажжен костер Совета, и 
толмач открыл беседу, назвав сумму предлагаемого выкупа и изложив слушателям 
самым торжественным образом заверения в мире, с которым явились пришельцы. 
Американским дикарям не свойственно легко выпускать из рук человека, ставшего 
одним из их племени. Но смиренный вид и благородная откровенность Контента 
затронули скрытые качества этих великодушных, хотя и жестоких, сыновей лесов. 
Послали за девочкой, дабы она предстала в присутствии старейшин народа.
Никакой язык не может выразить чувство, с которым Контент первым взглянул на 
эту приемную дочь дикарей. Возраст и пол соответствовали ожиданиям, но вместо 
золотистых волос и голубых глаз утраченного им херувима явилась девочка, в чьих 
черных как смоль косах и таких же глазах ему было легче проследить потомка 
французов из Канады, чем отпрыска его собственной англосаксонской родословной. 
Отец не был слишком сообразительным в делах обыденной жизни, но сейчас природа 
заговорила в нем во весь голос. Не потребовалось повторного взгляда, чтобы 
увидеть, как жестоко обмануты его надежды. Приглушенный стон вырвался из его 
груди, а затем самообладание вернулось к нему вместе с впечатляющим величием 
христианского смирения. Он встал и, поблагодарив вождей за их снисходительность,
 не стал делать тайны из ошибки, увлекшей его так далеко ради бесплодного дела. 
Пока он говорил, знаки и жесты Дадли дали ему основание подумать, что спутник 
хочет сообщить нечто важное.
В разговоре с глазу на глаз последний подсказал средство скрыть правду и спасти 
ребенка, которого они обнаружили, из рук его хозяев-варваров. Теперь было уже 
слишком поздно прибегнуть к обману во имя этой цели, если бы суровые принципы 
Контента допускали такую уловку. Но перенеся хотя бы часть заинтересованности в 
судьбе своего собственного отпрыска на чувства неизвестного родителя, подобно 
ему самому, вероятнее всего, скорбящего о неведомой участи девочки, стоявшей 
перед ним, он предложил выкуп, предназначенный для маленькой Руфи, в пользу 
пленницы. Выкуп был отвергнут. Обманувшись в своих обеих целях, искатели 
приключений были вынуждены покинуть деревню с усталостью в ногах и с еще 
большей тяжестью на сердце.
Если кто-нибудь, прочитавший эти страницы, испытывал когда-либо муки 
неизвестности в делах, затрагивающих лучшие человеческие чувства, тот знает, 
как оценить страдания матери в течение того месяца, когда ее муж отсутствовал 
во имя своей святой миссии. По временам в ее груди загоралась надежда и отблеск 
радости снова окрашивал ее щеки и играл в ее глазах. Первая неделя после 
отъезда была почти счастливой. Опасности путешествия были почти забыты в 
предвкушении результатов, и хотя мимолетные опасения ускоряли биение пульса той,
 чей организм с таким страхом реагировал на душевные переживания, в ее 
предчувствиях преобладала надежда. Она снова расхаживала среди работниц с 
выражением, в котором радость боролась со смирением подавляемых привычек, а ее 
улыбки опять стали лучиться обновленным счастьем. До самого дня своей смерти 
старый Марк Хиткоут не мог забыть внезапное чувство, вызванное мягким смехом 
невестки, который по какому-то неожиданному поводу донесся до его ушей. Хотя 
прошли годы между моментом, когда он слышал этот непривычный звук, и временем, 
до которого добралось ныне наше повествование, он никогда не слыхал, чтобы тот 
повторился. Желая усилить чувства, преобладавшие теперь в душе Руфи, и находясь 
на расстоянии одного дня пути от деревни, в которую направлялся, Контент нашел 
средства послать весточку о своих перспективах на успех. И вот ожившие ожидания 
должно было обдать холодом разочарования, а вновь пробудившиеся чувства были 
обречены увянуть под губительным воздействием самого жестокого из всех ударов — 
сокрушенной надежды.
Солнце почти село, когда Контент и Дадли, возвращаясь в Долину, добрались до 
безлюдной вырубки. Их путь лежал через это открытое пространство на склоне горы,
 где было одно место среди кустарника, откуда можно было отчетливо разглядеть 
постройки, уже поднявшиеся из пепла пожарища. До сих пор муж и отец считал себя 
готовым на любые усилия, которых Долг мог потребовать для выполнения этого 
скорбного поручения. Но здесь он остановился и высказал своему спутнику желание,
 чтобы тот опередил его и объяснил суть иллюзии, забросившей их в такую даль 
ради бесплодной миссии. Возможно, Контент сам не сознавал всего того, чего 
хотел, или каким неловким рукам он доверяет более чем деликатное поручение. 
Просто он ощущал себя неспособным на это и безвольно, что может найти какое-то 
оправдание в его чувствах, смотрел, как его спутник отправился дальше, не 
получив четких указаний и фактически полагаясь только на себя.
Хотя Фейс не выказывала явного беспокойства за время отсутствия 
путешественников, ее острый глаз первым заметил фигуру мужа, шагавшего походкой 
усталого человека по полям в направлении жилья. Задолго до того, как Дадли 
добрался до дома, все его обитатели собрались на веранде. То не была встреча с 
выражением бурного восторга или шумных приветствий. Отважный путник приблизился 
среди такого подавленного молчания, что оно совершенно расстроило разработанный 
им план, с помощью которого он надеялся объявить свои известия подходящим к 
случаю образом. Его рука уже лежала на калитке малого двора, а никто так и не 
заговорил. Его нога уже ступила на нижнюю ступеньку, а ни один голос еще не 
сказал ему «Добро пожаловать». Взгляды маленькой группы были скорее устремлены 
на фигуру Руфи, чем на личность приближавшегося. Ее лицо было бледным как