или два снова наступит непроглядная тьма. Вскоре перемена фазы, и потому нам 
надлежит быть начеку.
— Значит, ты в самом деле считаешь, что снаружи залегли индейцы, выжидая 
подходящий момент? — спросил офицер с таким подчеркнутым интересом, который 
заставил даже наполовину умиротворенную Фейс бросить лукавый взгляд на своего 
приятеля, хотя тот все еще имел основание не доверять своенравному выражению, 
мелькавшему в уголках ее глаз и грозившему в любой момент опровергнуть мрачные 
предзнаменования.
— Дикари могут залечь в лесу на расстоянии целого дня пути. Но они слишком 
хорошо знают, какую цель выискивает мушкет белого человека, чтобы спать в 
пределах его досягаемости. Индеец привык есть и спать, когда располагает 
временем для отдыха, и поститься и убивать, когда настал час резни.
— И каково же, по-твоему, расстояние до ближайшего поселения на реке 
Коннектикут? — спросил собеседник с таким намеренно безразличным видом, который 
позволял легко угадать внутреннюю работу его ума.
— Где-то часов двадцать привели бы проворного всадника к крайним домам, если 
сократить время на еду и отдых. Однако умный человек не станет тратить время на 
это, пока его голова надежно пристроена внутри одного из зданий вроде того 
блокгауза либо пока между ним и лесом не встанет, по крайней мере, 
основательный ряд дубовых частоколов.
— А нет ли проезжей тропы, чтобы путникам не надо было проезжать лесом в темное 
время суток?
— Я такой не знаю. Тому, кто покидает Виш-Тон-Виш ради городов в низовье реки, 
изголовьем послужит земля либо придется скакать без передышки, пока животное в 
состоянии его нести.
— Мы, по правде говоря, испытали это на себе по пути сюда. Ты полагаешь, друг, 
что дикари сейчас на отдыхе и ждут наступающей четверти луны?
— По моему разумению, раньше они не появятся, — заявил Ибен Дадли, постаравшись 
тщательно скрыть всякое обоснование своего мнения, если таковое у него было, в 
глубине своих мыслей.

— И в какое же время суток обычно предпочитают садиться в седло, если дела 
призывают кого-то в низовые поселения?
—
Мы никогда не мешкаем приурочить свой отъезд ко времени, когда солнце касается 
высокой сосны, что стоит вон на той вершине холма. Большой опыт научил нас, что 
это самый надежный час: стрелка часов не точнее, чем то дерево.

— Мне нравится эта ночь, — сказал солдат, оглядываясь вокруг с видом человека, 
внезапно пораженного многообещающей картиной погоды. — Тьма больше не висит над 
лесом, и, похоже, сейчас подходящий момент подвести к завершению дело, ради 
которого нас прислали.
Сказав это и, видимо, полагая, что в достаточной степени утаил мотивы своего 
решения, назойливый драгун с видом невозмутимого и ко всему привычного солдата 
двинулся к домам, делая в то же время знаки приблизиться одному из спутников, 
следившему за ним на расстоянии.
— Теперь ты веришь, глупый Дадли, что четырех пальцев твоей неуклюжей руки 
сполна хватает, чтобы посчитать все то, что ты называешь моими разговорами 
наедине? — сказала Фейс, когда решила, что ничье ухо, кроме того, к кому она 
обращается, не может уловить ее слова, и в то же время весело смеясь, 
согнувшись под коровой, хотя все еще не без досады, которой она не могла 
полностью подавить.
— Разве я говорил неправду? Таких, как я, не нужно учить, как добраться до того,
 кто честно занимается ремеслом охотника за людьми. Я говорил, что все живущие 
в этих краях умеют быть благоразумными.
— Разумеется, ничего другого. Но правда становится такой сильнодействующей в 
твоих руках, что ее надо принимать вроде горького целебного напитка: с 
закрытыми глазами и малыми порциями. Тот, кто пьет его слишком резво, может и 
задохнуться. Я удивляюсь, как человек, так бдительно заботящийся о посторонних, 
столь неосмотрителен насчет тех, кого его отрядили охранять.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду, Фейс. Когда это опасность угрожала долине, а 
мой мушкет не был на взводе?
— Доброе ружье более верно долгу, чем его хозяин. Может, ты имеешь законное 
право спать на посту, ибо мы, девушки, не знаем, что нравится капитану в таких 
делах. Но было бы удоб-нее, хоть и не по-солдатски, оставить оружие возле 
задних ворот, а самому пойти в комнаты, если уж тебе нужно стоять на часах и 
спать в одно и то же время.
Дадли выглядел таким смущенным, каким только мог быть человек с его характером 
и необузданным темпераментом, хотя упорно отказывался понять намек своей 
обиженной собеседницы.
— Ты не зря вела разговоры с заморским солдатом, раз так умно рассуждаешь о 
часовых и оружии.
— Он и вправду многому научил меня в этом деле.
— Гм! И каков же итог его уроков?
— А таков, что тот, кто спит возле задних ворот, не должен ни смело болтать о 
врагах, ни ждать, что девушки шибко ему поверят.
— В чем, Фейс?
— Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду его бдительность. Клянусь жизнью, 
случись кому-нибудь пройти позднее обычного возле ночного поста этого, мягко 
говоря, солдата, не видать бы его в качестве караульного нашего хозяйства во