мяса на самый отчаянный поступок; они скорее охотились, как истинные 
джентльмены, ради собственного удовольствия. Их стремительный бег остановил 
скорее не вид людей, а горящий костер. Объятые охотничьим азартом, они, быть 
может, проскочили бы сквозь толпу не то что в пятьдесят, но и в пятьсот человек,
 а вот кос; тер — это то препятствие, которого всячески избегает любой дикий 
зверь. Зная это, трое или четверо вождей схватили по горящей головне и очертя 
голову кинулись в самую гущу стаи, заставив зверей с воем рассыпаться в разные 
стороны. Один из них, на свое несчастье, вырвался за пределы круга вождей, 
влетел в густой подлесок за ним и наскочил прямо на упавшее дерево, где 
расположились бортник и капрал. Воспитание, а может, не воспитание, а философия 
Хайфа не выдержали такого испытания. Увидев, что на него во весь дух мчится его 
заклятый враг, благородный мастиф с раскрытой пастью ринулся ему навстречу и 
встретил врага на небольшом пятачке, свободном от древесной растительности, где 
завязалась ожесточенная схватка. Волки и собаки не умеют драться втихую, и 
местность огласилась страшным лаем и воем. Напрасно Бурдон пытался оттащить 
мастифа в сторону: перевес был на стороне собаки, а в таких случаях невозможно 
стать на ее пути к победе. Само собой разумеется, что несколько вождей 
прибежали на шум схватки и обнаружили, таким образом, двух тайных свидетелей. 
Через минуту волк, поверженный, трупом упал к ногам Хайфа, а индейцы и белые в 
полной растерянности взирали друг на друга, не зная, что предпринять.
Счастье, наверное, для бортника, что при этой первой встрече белых с 
краснокожими у костра Воронье Перо и вообще никто из потаватоми не 
присутствовал, а то ему бы не сносить головы за то, что он обвел их вокруг 
пальца, наобещав целый источник виски и не дав ничего. Вожди, привлеченные 
звуками борьбы пса с волком, были Бурдону не знакомы, они, судя по тому, как 
пожирали глазами бортника, тоже увидели его впервые. Но теперь бортнику и 
капралу не оставалось ничего иного, как возвратиться вместе с индейцами к 
костру, вокруг которого вскоре собрался весь Совет, так как волки умчались на 
поиски другой жертвы, которую загонят до смерти.

В продолжение всей этой бурной сцены, которую на современном 
мексикано-американо-английском диалекте правильнее было бы назвать stampede
note 137
, Питер не шелохнулся. Не впервые попав в подобную ситуацию, он понимал, как 
важно для его авторитета сохранять неколебимое спокойствие, производя на 
окружающих неизгладимое впечатление чувством собственного достоинства и 
самообладанием. Вокруг него все пришло в движение, он же — один из всех — 
продолжал стоять как вкопанный, уподобясь статуе. А ведь молниеносная буря, 
налетевшая на поляну костра Совета, поколебала твердость духа даже самого 
досточтимого миссионера; испугавшись волков и опасаясь, как бы к нему самой 
худшей своей стороной не повернулось настоящее, этот добрый человек забыл о 
евреях с их славным прошлым. Впрочем, буря очень скоро пронеслась мимо, тишина 
и порядок опять вступили в свои права, и в кругу вождей восстановилось прежнее 
торжественное спокойствие. В костер подбросили хвороста, и его вспыхнувшее 
пламя высветило лица обоих стоявших рядом белых — то ли пленников, то ли 
зрителей. Вот тут-то Воронье Перо и его соплеменники и узнали колдуна, 
наобещавшего им Источник Виски.

Это не ускользнуло от внимания Питера, и им овладело некоторое беспокойство: 
время нанести задуманный им решающий удар еще не настало, а поведение 
потаватоми при встрече с ним в устье реки, бесспорно, подсказало ему, что 
индейцы не намерены шутить с человеком, так зло насмеявшимся над их надеждами. 
Поэтому первой его заботой было защитить Бурдона от исполненных желания мести 
молодых потаватоми всей силой своего престижа и влияния. Сделал он это в 
присущей ему хитроумной манере.
— Мой брат любит мед? — поинтересовался этот вождь у сидящего рядом вождя 
потаватоми, который впился глазами в Бурдона, как кот в мышку, прежде чем 
запустить в нее когти. — Некоторые индеи неравнодушны к сладкому; если мой брат 
принадлежит к их числу, я могу научить его, как без особых трудов наполнить 
вигвам медом.
На это предложение, исходящее от столь уважаемого лица, Воронье Перо мог 
ответить только благодарностью и согласием выслушать дальнейшие рекомендации. 
Питер тогда поведал об искусстве Бурдона, лучшего бортника на всем Западе. И 
так, мол, велико его мастерство в этом деле, что индейцам ничего подобного не 
доводилось видеть. Вот Бурдон вскоре продемонстрирует свое умение перед 
присутствующими вождями и воинами, и каждый тогда унесет запасы меда, на 
радость своим скво и детишкам. Уловка Питера удалась как нельзя лучше, ибо 
индейцы не научились добывать этот продукт питания, изобилующий в их лесах: им 
мешает неумение рубить деревья и трудность определения угла полета пчелы — не 
так уж они сильны в математике. Между тем последнее по силам почти каждому 
американцу со средним уровнем развития, его способности к подобным вычислениям 
определяются чуть ли не врожденным инстинктом.
Взяв таким образом бортника под свою защиту, Питер счел нужным вернуться к 
историческим изысканиям, в которые с таким интересом погрузился Совет до 
появления волков. Он поднялся и произнес краткую речь, возвращавшую 
присутствующих к захватившей их теме. В первую очередь им руководило желание 
помешать преждевременному нападению на Бурдона.
— Братья, — сказал этот загадочный вождь, — индеям полезно учиться. Узнав 
что-нибудь, они это запоминают; затем они могут научиться еще чему-нибудь. Так 
поступают бледнолицые, и это делает их мудрыми и придает им силы для захвата