произошло при новой расстановке сил, читатель узнает из последующего рассказа.



ГЛАВА XX


«… Следуй же за мной!
К тебе приставлю эльфов светлый рой,
Чтоб жемчуг доставать тебе со дна…
Скорей ко мне! Горчичное Зерно,
Горошек, Паутинка, Мотылек»

В Шекспир. Сон в летнюю ночь
note 141


В продолжение всего разговора, запечатленного нами в предыдущей главе, Бурдон 
со своей свитой продолжал шагать по прерии, присматривая подходящее место для 
продолжения работы. Найдя его, он возобновил свои операции. Питер стоял впереди 
всех, пристально наблюдая за каждым движением бортника. Бурдон изловил двух 
пчел, посадил на соты и накрыл бокалом, а сверху шапкой. Последнее действие 
произвело на дикарей особенно сильное впечатление — они вообразили, что в ней и 
заключена главная колдовская сила, но читатель, конечно, помнит из приведенного 
в начале книги описания, что назначением головного убора было — создать внутри 
бокала темноту, побуждающую пчелу спокойно усесться на соты и вволю насосаться 
меду. Тому, кто это понимал, вся операция представлялась достаточно простой; 
иное дело люди, не привыкшие вникать в обычаи таких крошечных созданий, как 
пчелы. Будь на их месте в этот момент олень, бизон, медведь — словом, любой 
четвероногий обитатель этого края, во внимательной изумленной толпе зрителей, 
скорее всего, нашлись бы бывалые люди, которые со знанием дела посвятили в 
особенности подопытного животного даже самого знающего специалиста; но 
ничтожная пчела никак не входила в компетенцию дикарей.
— Как ты полагать, куда пчела лететь? — спросил по-английски Питер, когда 
минуту спустя бортник поднял бокал.
— Одна — сюда, другая — туда. — И бортник ткнул пальцем сначала в сторону края 
леса, а затем — в островок деревьев посреди прерии. Это были те самые точки, к 
которым устремились две из предыдущей компании пчел.
Его предсказание равно могло увенчаться успехом или кончиться неудачей. Если 
оно сбудется, это будет огромной удачей; ну а если нет, тоже не беда — промах 
вскоре забудется, заслоненный более интересными событиями. Поэтому наш герой 
рисковал мало, а выиграть мог чрезвычайно много. К счастью, результат полностью 
подтвердил его предсказание: пчела взвилась, описала несколько кругов над 
подставкой и полетела к рощице наподобие островка среди прерии, а ее подруга 
последовала ее примеру, но полетела в другом направлении — том самом, которое 
указал Бурдон. На сей раз Питер с таким напряженным вниманием следил за пчелами,
 что долго провожал их глазами и заметил, куда умчалась каждая из них.
— Это ты велел пчеле так делать? — спросил Питер, от сильного удивления и 
неожиданности даже утративший толику своего обычного самообладания.
— Ну конечно же я, — небрежно бросил Бурдон. — Хочешь еще одну посмотреть? 
Гляди в оба!
Молодой человек хладнокровно поднял очередное насекомое с цветка и посадил на 
соты. Сохраняя полное внешнее спокойствие, он тем не менее при выборе пчелы 
проявил величайшую осмотрительность, руководствуясь своими познаниями в этой 
области. Он снял ее с того самого пучка цветов, на котором пила нектар ее 
предшественница, так что можно было надеяться, что они принадлежат к одному 
улью. Предсказать, какой курс она возьмет и принадлежит ли к одному из 
выявленных уже Бурдоном ульев, было, естественно, выше его сил, поэтому он из 
осторожности воздержался брать на себя какие-либо обязательства. Достаточно 
было и того, что Питер не отрывал глаз от пчелы до тех пор, пока она не 
скрылась в направлении рощицы. И не он один — на сей раз многие дикари, зная 
уже, куда и как следует смотреть, долго глядели ей вослед.
— Ты опять велеть пчеле лететь туда? — спросил Питер, чья заинтересованность 
была столь велика, что он уже и не пытался скрыть ее под маской равнодушия.
— Ну да, разумеется, я. Пчелы повинуются мне, как твои молодые воины — тебе. Я 
их вождь, и они меня знают. Ты еще сможешь в этом убедиться. Сейчас мы пойдем к 
тому лесочку, и ты своими глазами увидишь, что там есть. Я послал туда трех из 
моих пчел; и вот одна уже возвратилась сообщить, что там происходит.
Над головой Бурдона действительно жужжала пчела, привлеченная, по всей 
вероятности, ароматом меда в сотах, но хитроумный бортник отрекомендовал ее как 
вестника из леса! Все это изумляло толпу и вызывало беспокойство, и даже 
немалое, у самого Питера. Он был менее восприимчив к суевериям, чем большинство 
его сородичей, но сказать, что он совсем не был подвержен их влиянию, было бы 
известным преувеличением. Так же обстоит дело и с людьми цивилизованными, за 
очень незначительным исключением. А может, и вообще ни один человек не может 
подняться выше суеверий, какую бы философию он ни исповедовал и сколько бы ни 
знал; но в первую очередь это относится к людям невежественным. В нашей земной 
жизни так много неопределенного, случайного, что чрезвычайно трудно избавиться 
от сомнений, недоверия и удивления. Этим простым дикарям полеты пчел, якобы по 
приказанию Бурдона, то в одну, то в другую рощицу представлялись таким же