помешать в течение  некоторого
времени противнику драться, остановить его наступление, уменьшив  количество
его солдат. Таким образом, приобрело бы реальность фантастическое  изречение
одного ворчуна-генерала: "На войну идут умирать всегда одни и те же>.
   - А вот еще более удивительный  случай!  -  воскликнул  хирург,  исследуя
одного шотландского солдата.
   - Да разве он ранен, доктор? - удивился Жан.
   Солдат спокойно потягивал свою трубку и, казалось, чувствовал себя совсем
неплохо. На его шее зияла рана, нанесенная "гуманной" пулей.
   Пуля вошла чуть повыше  левой  ключицы  в  то  время,  когда  гордонец  в
ожидании атаки, лежал, прижавшись к земле.
   Доктор принялся искать "выходное" отверстие и нашел  его  немного  повыше
правого бедра, в двух сантиметрах от подвздошной кости.
   - Смотрите-ка! - восхищенно воскликнул он. -  Пуля  пробила  себе  дорогу
через легкие, брюшину, кишки, через таз и, наконец, через подвздошную кость.
Таким образом, этот бравый горец прошит ею сверху донизу, сзади  и  спереди.
Тут уж нам и вовсе нечего делать...
   - Значит, он обречен? - печально спросил Сорвиголова.
   - Напротив! Встанет на ноги без малейшего  хирургического  вмешательства,
которое только повредило бы ему Постельный режим. Диета: супы,  сырые  яйца,
сода-виски и, разумеется, трубка, раз уж он такой курильщик.  Продолжайте  в
том же духе, мой мальчик, и поправляйтесь Следующий!
   У этого поражена была печень.
   - Тут нам  тоже  нечего  делать.  Иначе  говоря,  вмешательство  излишне.
Постельный режим, антисептика и поначалу легкая  пища...  Рана  в  пояснице?
Такое  же  лечение.  Ранение  желудка?  И  в  этом  случае  ничего   другого
рекомендовать не могу.
   И при этом доктор каждый раз неизменно добавлял;
   - Отлично. Все идет как по маслу. Быстрое и верное излечение.
   Но вот он подошел к группе буров, лежавших на матрацах прямо на земле:
   - Черт возьми, вот это мне уже не нравится!
   Их было  пятеро.  Изуродованные,  окровавленные,  искалеченные,  они  без
малейшего стона переносили ужасные страдания.
   Это были жертвы крупнокалиберного английского снаряда,  который  попал  в
кучку  солдат  и,  разорвавшись,  убил  наповал  десять   человек.   Эти   -
единственные, оставшиеся в живых. Но, боже, в каком они состоянии!
   Растерзанные мышцы, раздробленные кости, разорванные  сосуды  -  страшное
месиво из мяса, обломков костей, тряпья и  сгустков  запекшейся  крови.  Вид
этих несчастных был так  страшен,  что  у  Фанфана  и  Сорви-головы  сжалось
сердце.
   Даже  доктор  утратил  свой  дар  красноречия  и   умолк:   несмотря   на
профессиональную выдержку, он был не в силах скрыть волнение.
   Один, лишь с помощью Фанфана и  Жана  Грандье,  исполненных  усердия,  но
близких к обмороку от жалости и страха, доктор приступил к своей работе.
   Что за ужасная работа! Он ампутировал конечности, резал живое тело, рылся
в нем в поисках  осколков  или  разорванной  артерии,  накладывал  швы.  Ему
приходилось теперь иметь дело с огромными повреждениями, трудность излечения
которых  увеличивалась  неизбежными  осложнениями.  Прибавьте  к  этому  два
потрясения: шок, причиненный ранением, и шок, вызванный самой операцией. Они
ослабляют  больного  и  уменьшают  силу   сопротивления   организма,   этого
могущественнейшего помощника хирургии.  А  тут  еще  сильная  потеря  крови,
вконец истощающая раненого.
   Как долго тянулись и как мучительны были  эти  операции,  производившиеся
без наркоза!  Но  бесстрашные  буры  со  свойственным  им  мужеством  стойко
переносили все страдания.
   Закончив тяжелые операции, доктор Тромп направился к младшему лейтенанту,
терпеливо ожидавшему  своей  очереди.  Его  левая  ключица  была  надломлена
ударом; который нанес ему Сорви-голова  прикладом  маузера;  не  действовала
рука; грудь была исполосована глубокими ранами, нанесенными обломком  сабли,
превратившимся в руках капитана Молокососов в опасное оружие.
   Доктор тщательно промыл раны обеззараживающим раствором и  наложил  тугую
повязку,  чтобы  воспрепятствовать  проникновению   в   них   болезнетворных
микробов. Затем, покончив  наконец  с  печальными  обязанностями  врача,  он
вскинул на плечи свой карабин, нацепил на поясной  ремень  патронташ  и  уже
готов был вновь наносить с помощью маленькой "гуманной пули" человеколюбивые
раны, которыми он так восхищался, исцеляя их.
   Сорви-голова и  младший  лейтенант  гайлендеров  сразу  же  почувствовали
взаимную симпатию, несмотря на то что во  время  первого  своего  знакомства
они, мягко выражаясь, так неучтиво обошлись друг с другом.
   Оба молодые, почти мальчики, в высшей степени храбрые и прямые, они  были
решительными противниками во время битвы. Но их  благородным  натурам  чужда
была и ненависть оскорбленного самолюбия  и  низкая  злоба  расовой  вражды.
Отвага одного возбудила в  другом  лишь  чувсгво  уважения.  Теперь  уже  не
существовало  ни  англичанина,   ни   француза-бура,   ни   победителя,   ни
побежденного, а были двое отважных юношей, ставших друзьями.
   Прошло около недели.
   Ежедневно в свободное от службы время Сорви-голова  часами  просиживал  у
изголовья раненого, который встречал  его  неизменной  улыбкой  и  дружеским
рукопожатием.
   Патрику  становилось  лучше,  точно  так  же  как  и   его   отцу,   хотя
выздоровление последнего шл