л на приветствия,  мыл  руки  и
приговаривал:
   - Раствор сулемы! Превосходное  антисептическое  средство!..  Я  к  вашим
услугам, Сорви-голова... Так. Отлично. Теперь оботрем губкой лицо.
   Прокалив затем на спиртовке свои инструменты, он направился к полковнику.
   Раненые, лежавшие поближе, заворчали.
   -  Терпение,  друзья!  Позвольте  мне  прежде  сделать   операцию   этому
джентльмену. Кажется, он при смерти...
   У превосходного  врача  была  своеобразная  манера  преподносить  больным
горькие истины.
   С помощью Жана Грандье и Фанфана он усадил раненого  на  кровати,  поднял
его рубашку и, обнажив торс, воскликнул:
   - Великолепная рана, милорд! Можно подумать, что  я  сам  нанес  ее  вам,
чтобы мне легче было ее залечить. Нет, вы только  взгляните!  Третье  правое
ребро точно резцом проточено. Ни перелома, ни осколка! Одно только маленькое
отверстие диаметром в пулю. Затем пуля  прошла  по  прямой  через  легкое  и
должна была выйти с другой стороны. Нет?.. Куда  же  она,  в  таком  случае,
девалась? Странная история... Ба! Да она застряла в середи-не лопатки Сейчас
я извлеку ее... Потерпите, милорд. Это не больнее, чем когда  вырывают  зуб.
Раз... два... Готово!

   Глухой хрип вырвался из уст раненого; конвульсивным движением он до  боли
сжал руку сына.
   Из раны брызнула сильная  струя  крови,  и  одновременно  раздался  тихий
свистящий вздох.
   -  Чудесно,  -  продолжал  хирург,  -  легкое   освободилось...   Дышите,
полковник, не стесняйтесь!
   Офицер глубоко вздохнул,  в  его  глазах  появилась  жизнь,  щеки  слегка
порозовели.
   - Ну как, легче теперь, а?
   - О да! Гораздо легче.
   - Я так и знал!.. Ну, что вы теперь скажете,  Сорвиголова?  А?  Терпение!
Немного терпения, ребята...
   Он  говорил  без   умолку   то   по-английски,   то   по-голландски,   то
по-французски, но делал  при  этом  все  же  гораздо  больше,  чем  говорил.
Обратившись к шотландцу, он произнес:
   -  Через  три  недели  вы  будете  на  ногах,  милорд.  Видите  ли,   эта
маузеровская  пуля  -  прелестный  снарядец  и  притом  же  чистенький,  как
голландская кухарка. Благодаря своей  огромной  скорости  -  шестьсот  сорок
метров в секунду! - он, как иголка, проходит через живую ткань, не  разрывая
ее. Ничего общего с этим дурацким осколочным снарядом, который  все  рвет  и
ломает на своем пути. Нет, решительно, маузеровская  пуля  очень  деликатная
штука... словом, a gentlemanly bullet*.
   И неумолчный говорун, ни на секунду не прерывая потока  слов,  вставил  в
отверстия, пробуравленные пулей при  ее  входе  и  выходе,  большие  тампоны
гигроскопической ваты, пропитанной раствором сулемы, затем  наложил  на  них
обеззараживающие компрессы и закончил очередную перевязку словами:
   - Вот и все! Диета? Супы, молоко, сырые  яйца,  немного  сода-виски...  А
через восемь дней - ростбиф, сколько душа запросит. Благодаря вашей  крепкой
конституции у вас даже не повысится температура.
   И, не дожидаясь благодарности,  этот  чудак  крикнул:  "Следующий!"  -  и
перешел к другому больному.
   - А вы, Сорви-голова и Фанфан, за  мной!  Молодой  лейтенант,  изумленный
этим потоком слов, но еще более восхищенный счастливым исходом  дела,  нежно
обнял отца. А доктор и его случайные помощники продолжали обход.
   На каждом шагу им приходилось сталкиваться с необычайно тяжелыми  на  вид
ранениями.  Современная  баллистика*  словно   глумилась   над   современной
хирургией.
   Четыре дня назад один ирландский солдат во время стычки на аванпостах был
поражен пулей, попавшей ему в самое темя. Пуля пронзила мозг, нёбо,  язык  и
вышла через щеку. Положение раненого считалось безнадежным.
   В той же стычке другой ирландец был ранен в левую  сторону  головы.  Пуля
прошла через мозг и также вышла с противоположной стороны*.
   - Ну, что вы на это скажете,  молодые  люди?  -  с  гордостью  воскликнул
доктор. - В былые  времена,  при  старинном  оружии,  головы  этих  молодцов
разлетелись бы, как тыквы. А деликатная, гуманная маузеровская пулька сумела
нежно проскочить сквозь кости и мозговую ткань, причинив моим раненым только
одну неприятность: временно лишив их способности нести боевую службу.
   - Сногсшибательно! - воскликнул Фанфан, не веря своим ушам.
   - Изумительно, - согласился Сорви-голова.
   - Через две недели они будут здоровы,  как  мы  с  вами!  -  торжествовал
доктор.
   - И даже без осложнений? - спросил Сорви-голова,
   - Даже без мигрени! - ответил доктор. - Я, впрочем, опасаюсь, как бы один
из них не стал страдать страбизмом.
   - То-есть, попросту говоря, не окосел?
   - Да, да, вот именно - не окосел. Именно так.
   - Но какой же тогда смысл воевать, если  мертвые  воскресают,  а  убитые,
восстав, получают возможность биться с новой силой? - изумился Жан.
   - Напротив, раз уж наша идиотская  и  звериная  цивилизация  не  в  силах
избавиться от такого бича, как война, надо, по  крайней  мере,  сделать  это
бедствие как можно менее убийственным. В чем, в конце концов, цель войны? На
мой взгляд - в том, чтобы  вывести  из  строя  возможно  большее  количество
воюющих, а не в том, чтобы уничтожить их. Значит, вовсе не  надо  уничтожить
всё и всех, чтобы одержать победу. Достаточно