|
вшийся, удостоверяю, что человек, покушавшийся на меня в
Сен-Жерменском лесу, был одет в костюм лесного сторожа, на вид ему около
сорока лет, коренастый, сильный, среднего роста.
Сен-Жерменский госпиталь.
28 апреля 1898 года".
Она прочла вслух, и спросила раненого, согласен ли он под этим
подписаться.
-- С большим удовольствием! -- ответил тот, подписав внизу листка свое
имя.
-- Еще раз благодарю, и до скорого свидания! -- сказала сияющая
девушка, покидая агента.
Она вкратце передала результаты свидания ожидавшему ее доктору и
отправилась на станцию, чтобы вернуться в Мезон-Лафит. Идя быстро,
обрадованная своею удачею и возможностью утешить родителей Леона, молодая
девушка и не заметила, что за нею следуют какие-то два господина. На
станции, купив билет и удостоверившись в целости записки агента, она
положила портмоне обратно в карман и туда же сунула носовой платок.
Вскоре один из двух следовавших за ней людей оступился на лестнице и
упал на колени. К нему сейчас же подбежали, чтобы оказать помощь. Причиной
падения оказалась апельсинная корка; произошла суматоха, и Марта, внесенная
людской волной, вошла в вагон.
Приехав в Мезон-Лафит, она вышла, опустила руку в карман и хотела
вынуть портмоне, где, кроме свидетельства Жерве, лежал ее дорожный билет.
Дрожь пробежала по ее телу, и из груди невольно вырвался крик -- обокрали!
Случай этот сам по себе был не важен, по крайней мере с точки зрения
администрации, так как кражи кошельков на железных дорогах не редкость.
Важно было знать, кто совершил похищение,-- простой карманный воришка или
один из бандитов, стремившихся погубить Фортена? Конечно, раненый агент мог
дать вторичные показания, письменные или устные, в присутствии свидетелей,
но ведь он был опасно болен!..
Марта рассказала все брату, но только ему одному, затем решила на
другой день поехать опять в госпиталь, но прежде дождаться почтальона.
Последний принес ей одно из тех ужасных писем, которые погубили ее
несчастного отца.
Вот оно:
"Фортен виновен! Не будучи в состоянии спасти его, соучастники,
товарищи "Красной звезды", покидают его. Свидание с раненым из Сен-Жермена
бесполезно. Новая попытка стоила бы ему жизни. Берегитесь сами. Вам
запрещается, под страхом смерти, хлопотать в пользу того, кто должен
искупить свою ошибку. При убийстве не оставляют доказательств".
Как и письма, адресованные Грандье, это послание было запечатано
красной звездой.
ГЛАВА VII
Маленький старикашка с улицы Ла-Рошфуко.-- Молодой человек.-- Париж--
Кале, Дувр, Лондон.-- Товарищи "Красной звезды".-- Тоби номер 2-й.-- По
телефону.-- Доказательства невиновности.
Прошла неделя. К Редону допускали только доктора, его друга, на
которого можно было вполне положиться. О состоянии здоровья репортера
общество ничего не знало, в журналах не было ни бюллетеней, ни сообщений.
Известно было только, что он вопреки ожиданию еще жив, но что жизнь его
висит на волоске.
Непроницаемая таинственность окружала некогда веселый павильон, всегда
оживавший от шумного и частого посещения друзей и знакомых репортера. На
девятый день, в восемь часов утра, из павильона вышел маленький старичок в
очках, с седою бородой, закутанный в темный широкий плащ. Очевидно, он вошел
к больному рано утром, когда никто не мог его видеть. У него, вероятно, были
для этого важные мотивы. Впрочем, дом был обширен, так что носильщики,
слуги, жильцы постоянно сновали взад и вперед, и старик мог пройти
совершенно незамеченным. Он бодрым еще шагом дошел по улице Ла-Рошфуко до
улицы св. Лазаря и очутился на Троицкой площади. Здесь он остановился,
выбрал одну из карет, двигавшихся по Антенскому шоссе, и сделал кучеру знак
остановиться. Но прежде чем сесть в карету, старик довольно долго вел
переговоры с кучером, который сначала казался удивленным, а потом выразил
свое согласие и даже улыбнулся, получив золотую монету.. Седок устроился в
карете, и она докатилась крупною рысью по Антенскому шоссе, завернула на
улицу Лафайета и дальше с быстротою поезда домчалась до улицы Тревиз.
Там скопление экипажей на какой-то момент задержало ее; дверца
открылась, и старичок вылез. После этого кучер сейчас же, не поворачивая
головы, уехал.
Но со стариком с почти белой бородой и расслабленной походкой произошло
чудесное превращение.
Теперь это был молодой человек с бледным лицом и отважным видом. Одет
он был в клетчатый костюм с узким воротником, заколотым булавкой в виде
подковы, и очень походил манерой держаться на жокея. На вид ему можно было
дать двадцать два -- двадцать три года. Быстрым взглядом он окинул шоссе,
увидел свою карету и быстро двинулся к станции Монтолон. Здесь он выбрал
кучера, заплатил ему, открыл дверцу кареты, проскользнул через внутренность
последней, выш
|
|