| |
, выхватывая лепешку. – Ешь! – протянул он ее
Пантелееву.
Новенький отшатнулся и плотно сжал губы.
– Ешь, тебе говорят! – побагровел Еонин и сунул лепешку новенькому в рот.
Пантелеев оттолкнул его руку.
– Уйди лучше, – совсем тихо сказал он и взялся за ручку двери.
– Нет, не смоешься! – еще громче завизжал Японец. – Ребята, вали его!..
Несколько человек накинулись на новенького. Кто-то ударил его под колено, он
упал. Цыган и Купец держали его за руки, а Японец, пыхтя и отдуваясь, запихивал
новенькому в рот грязную, жирную лепешку. Новенький вывернулся и ударил головой
Японца в подбородок.
– Ах, ты драться?! – заверещал Японец.
– Вот сволочь
какая!
– Дерется, зануда!
А?
– В темную
его!
– Даешь темную!..
Пантелеева потащили в дальний угол класса. Неизвестно откуда появилось пальто,
которое накинули новенькому на голову. Погасло электричество, и в наступившей
тишине удары один за другим посыпались на голову непокорного новичка.
Никто не заметил, как открылась дверь. Ярко вспыхнуло электричество. В дверях,
поблескивая пенсне, стоял и грозно смотрел на ребят Викниксор.
– Что здесь происходит? – раздался его раскатистый, но чересчур спокойный бас.
Ребята успели разбежаться, только Пантелеев сидел на полу, у классной доски,
потирая кулаком свой курносый нос, из которого тоненьким ручейком струилась
кровь, смешиваясь со слезами и с прилипшими к подбородку остатками злополучной
лепешки.
– Я спрашиваю: что здесь происходит? – громче повторил Викниксор. Ребята стояли
по своим местам и молчали. Взгляд Викниксора остановился на Пантелееве. Тот уже
поднялся и, отвернувшись в угол, приводил себя в порядок, облизывая губы,
глотая слезы и остатки лепешки. Викниксор оглядел его с головы до ног и как
будто что-то понял. Губы его искривила брезгливая усмешка.
– А ну, иди за мной! – приказал он новенькому.
Пантелеев не расслышал, но повернул голову в сторону зава.
– Ты! Ты! Иди за мной, я говорю.
–
Куда?
Викниксор кивком головы показал на дверь и вышел. Не глядя на ребят, Пантелеев
последовал за ним. Ребята минуту подождали, переглянулись и, не сговариваясь,
тоже ринулись из класса.
Через полуотворенную дверь Белого зала они видели, как Викниксор открыл дверь в
свою квартиру, пропустил туда новенького, и тотчас высокая белая дверь шумно
захлопнулась за ними.
Ребята еще раз переглянулись.
– Ну уж теперь накатит – факт! – вздохнул Воробей.
– Ясно, накатит, – мрачно согласился Горбушка, который и без того болезненно
переживал утрату последней лепешки.
– А что ж. Накатит – и будет прав, – сказал Янкель, который, кажется один во
всем классе, не принимал участия в избиении новичка.
Но, независимо от того, кто как оценивал моральную стойкость новичка, у всех на
душе было муторно и противно.
И вдруг произошло нечто совершенно фантастическое. Высокая белая дверь с шумом
распахнулась – и глазам ошеломленных шкидцев предстало зрелище, какого они не
ожидали и ожидать не могли: Викниксор выволок за шиворот бледного,
окровавленного Пантелеева и, протащив его через весь огромный зал, грозно
зарычал на всю
школу:
– Эй, кто там! Староста! Дежурный! Позвать сюда дежурного
воспитателя!
Из учительской уже бежал заспанный и перепуганный Шершавый.
– В чем дело, Виктор
Николаевич?
– В изолятор! – задыхаясь, прохрипел Викниксор, указывая пальцем на Пантелеева.
– Немедленно! На трое
суток!
Шершавый засуетился, побежал за ключами, и через пять минут новенький был
водворен в тесную комнатку изолятора – единственное в школе помещение, окно
которого было забрано толстой железной решеткой.
Шкидцы притихли и недоумевали. Но еще большее недоумение произвела на них речь
Викниксора, произнесенная им за ужином.
– Ребята! – сказал он, появляясь в столовой и делая несколько широких,
порывистых шагов по диагонали, что, как известно, свидетельствовало о
взволнованном состоянии шкидского президента. – Ребя
|
|
