носная вдова! 
Преклоняюсь…
В конце концов Марта выгнала его.

Но Японец уже взвинтил себя и не мог больше сдерживаться. Когда через десять 
минут Сова появилась в коридоре с блюдом дымящихся лепешек в руках, он первый 
бесшумно подскочил к ней и так же бесшумно двумя пальцами сдернул с блюда 
горячую лепешку. Для шкидцев это было сигналом к действию. Следом за Японцем к 
блюду метнулись Янкель, Цыган, Воробей, а за ними и другие. На всем пути 
следования старухи – и в коридоре, и на лестнице, и в Белом зале – длинной 
цепочкой выстроились серые бесшумные тени. Придерживаясь левой рукой за гладкую 
алебастровую стену, старуха медленно шла по паркету Белого зала, и с каждым ее 
шагом груда аппетитных лепешек на голубом фаянсовом блюде таяла. Когда Сова 
открывала дверь в квартиру, на голубом блюде не оставалось ничего, кроме жирных 
пятен.

А шкидцы уже разбежались по классам.

В четвертом отделении стоял несмолкаемый гогот. Запихивая в рот пятую или 
шестую лепешку и облизывая жирные пальцы, Японец на потеху товарищам изображал, 
как Сова входит с пустым блюдом в квартиру и как Викниксор, предвкушая 
удовольствие плотно позавтракать, плотоядно потирает руки.

– Вот, кушай, пожалуйста, Витенька. Вот сколько я тебе, сыночек, напекла, – 
шамкал Японец, передразнивая старуху. И, вытягивая свою тощую шею, тараща глаза,
 изображал испуганного, ошеломленного 
Викниксора…
Ребята, хватаясь за животы, давились от смеха. У всех блестели и глаза, и губы. 
Но в этом смехе слышались и тревожные нотки. Все понимали, что проделка не 
пройдет даром, что за преступлением вот-вот наступит и наказание.

И тут кто-то заметил новичка, который, насупившись, стоял у дверей и без улыбки 
смотрел на происходящее. У него одного не блестели губы, он один не притронулся 
к лепешкам Совы. А между тем многие видели его у дверей кухни, когда старуха 
выходила оттуда.

– А ты чего зевал? – спросил у него Цыган. – Эх ты, раззява! Неужели ни одной 
лепешки не успел 
слямзить?!
– А ну вас к чегту, – пробормотал новенький.

– Что?! – подскочил к нему Воробей. – Это через почему же к 
черту?
– А потому, что это – хамство, – краснея, сказал новенький, и губы у него 
запрыгали. – Скажите – гегои какие: на стагуху напали!..

В классе наступила тишина.

– Вот как? – мрачно сказал Цыган, подходя к Пантелееву. – А ты иди к Вите – 
накати.

Пантелеев промолчал.

– А ну, иди – попробуй! – наступал на новичка Цыган.

– Сволочь такая! Легавый! – взвизгнул Воробей, замахиваясь на новенького. Тот 
схватил его за руку и оттолкнул.

И хотя оттолкнул он не Японца, а Воробья, Японец дико взвизгнул и вскочил на 
парту.

– Граждане! Внимание! Тихо! – закричал он. – Братцы! Небывалый случай в истории 
нашей республики! В наших рядах оказалась ангелоподобная личность, монашенка в 
штанах, пепиньерка из института благородных 
девиц…
– Идиот, – сквозь зубы сказал Пантелеев. Сказано это было негромко, но Японец 
услышал. Маленький, вечно красный носик его еще больше покраснел. Несколько 
секунд Еошка молчал, потом соскочил с парты и быстро подошел к Пантелееву.

– Ты что, друг мой, против класса идешь? Выслужиться 
хочешь?
– Ребята, – повернулся он к товарищам, – ни у кого не осталось лепешки?..

– У меня есть одна, – сказал запасливый Горбушка, извлекая из кармана 
скомканную и облепленную табачной трухой лепешку.

– А ну, дай сюда, – сказал Японе