ебе дам свою пайку хлеба сейчас. А за вечерним чаем ты мне отдашь свою.

Кузя поморщился.

– Ишь ты, гулевой. За вечерним чаем хлеба по четвертке дают, а ты мне сейчас 
осьмушку всучиваешь.

Слаенов сразу переменил тон.

– Ну, как хочешь. Я ведь не заставляю.

Он опять засунул в карман вынутый было кусок хлеба.

Кузя минуту стоял в нерешительности. Благоразумие подсказывало ему: не бери, 
будет хуже. Но голод был сильнее благоразумия, и голод победил.

– Давай. Черт с тобой! – закричал Кузя, видя, как Слаенов сворачивает в зал.

Тот сразу вернулся и, сунув осьмушку в протянутую руку, уже независимо 
проговорил:
– Значит, ты мне должен четвертку за чаем.

Кузя хотел вернуть злосчастный хлеб, но зубы уже впились в мякиш.




* * 
*


Вечером Кузя «сидел на топоре» и играл на зубариках. Хлеб, выданный ему к чаю, 
переплыл в карман Слаенова. Есть Кузе хотелось невероятно, но достать было 
негде. Кузя был самый робкий и забитый из всего второго отделения, поэтому так 
трудно ему было достать себе пропитание.

Другие умудрялись обшаривать кухню и ее котлы, но Кузя и на это не решался.

Вся его фигура выражала унижение и покорность, и прямо не верилось, что в 
прошлом за Кузей числились крупные кражи и буйства. Казалось, что по своей 
покорности он взял чью-то вину на себя и отправился исправляться в Шкиду.

Рядом за столом чавкал – до тошноты противно – Кузин сламщик Коренев и, 
казалось, совсем не замечал, что у его друга нет хлеба.

– Дай кусманчик хлебца. А? – робко попросил Кузя у него, но тот 
окрысился:
– А где 
свой-то?
– А я должен новичку.

– Зачем же 
должал?
– Ну ладно, дай кусманчик.

– Нет, не дам.

Коренев опять зачавкал, а измученный Кузя обратился, на что-то решившись, через 
стол к Слаенову.

– До завтра дай. До утреннего чая.

Слаенов равнодушно посмотрел, потом достал Кузину четвертку, на глазах всего 
стола отломил половину и швырнул Кузе. Вторую половину он так же аккуратно 
спрятал в карман.

– Эй, постой! Дай и 
мне!
Это крикнул Савушка. Он уже давно уплел свою пайку, а есть хотелось.

– Дай и мне. Я отдам завтра, – повторил он.

– Утреннюю пайку отдашь, – хладнокровно предупредил Слаенов, подавая ему 
оставшуюся половину Кузиного хлеба.

– Ладно. Отдам. Не плачь.




* * 
*


На другой день у Слаенова от утреннего чая оказались две лишние четвертки. Одну 
он дал опять в долг голодным Савушке и Кузе, другую у него купил кто-то из 
первого отделения.

То же случилось в обед и вечером, за чаем.

Доход Слаенова увеличился. Через два дня он уже позволил себе роскошь – купил 
за осьмушку хлеба записную книжку и стал записывать должников, количество 
которых росло с невероятной быстротой.

Еще через день он уже увеличил себе норму питани