а под мощными ударами.

За партой сидел Янкель, рисовал лошадь. Потом рисовать надоело, и, бессмысленно 
уставившись взором в стенку, он тупо 
забормотал:
– Дер катер гейт нах хаузе. Дер катер гейт нах хаузе.

Янкель ненавидел немецкий язык, и фраза эта была единственной, которую он 
хорошо знал, прекрасно произносил и которой оперировал на всех уроках Эланлюм.

В стороне восседали группой одноглазый Мамочка, Горбушка, Косарь и Гога.

Они играли в веревочку.

Перебирая с пальца на палец обрывок веревки, делали замысловатые фигуры и тут 
же с трудом их распутывали.

Вдруг все, кто находился в классе, насторожились и прислушались. Сверху 
слышался шум. Над головами топали десятки ног, и стены класса тревожно 
покряхтывали под осыпающейся штукатуркой.

– Крысу поймали! – радостно выкрикнул Мамочка.

– Крысу поймали! – подхватили остальные и помчались наверх.

В зале царило смятение.

Посреди зала вертелся Воробей и с трудом удерживал длинную веревку, на конце 
которой судорожно извивалась большая серая крыса.

По стенкам толпились шкидцы.

– Ну, я сейчас ее выпущу, а вы ловите, – скомандовал Воробей.

Он быстро наклонился и надрезал веревку почти у самой шеи крысы.

Раздался визг торжества.

Крыса, оглушенная страшным шумом, заметалась по залу, не зная, куда скрыться, а 
за ней с хохотом и визгом носилась толпа шкидцев, стараясь затоптать ее ногами.

– О-о-о!!! 
Лови!
– А-га-а… 
Бей!
– 
Души!
– 
И-и-их!
Зал содрогался под дробным топотом ног и от могучего рева. Тихо позвякивали 
стекла в высоких школьных окнах.

– О-го-го!!! Лови! 
Лови!
– Забегай 
слева-а!
– Ногой! 
Ногой!
– 
Над-дай!
Двери зала были плотно закрыты. Щели заткнуты. Все пути отступления серому 
существу были отрезаны. Тщетно тыкался ее острый нос в углы. Везде стены и 
стены. Наконец Мамочка, почувствовав себя героем, помчался наперерез 
затравленной крысе и энергичным ударом ноги прикончил ее.

Мамочка, довольный, гордо оглядел столпившихся ребят, рассчитывая услышать 
похвалу, но те злобно заворчали. Им вовсе не хотелось кончать такое интересное 
развлечение.

– Эва! 
Расхрабрился!
– Сволочь! Надо было 
убивать?
– Подумаешь, герой, отличился! Этак бы и всякий 
мог!
Недовольные, расходились шкидцы.

В это время внизу Бобер закончил лихую песенку «Ай-ай, Петроград», загрустил и 
перешел на 
романс:
		В шумном платье муаровом,
		В макинтоше 
резиновом…
Потом затянул было «Разлуку», но тут же оборвал себя и громко зевнул.

– Пойти потанцевать, что ли, – предложил он скучающим голосом.

– Пойдем, – поддержал Цыган.

– Пойдем, – подхватил Янкель.

– Пошли! Пошли! Танцевать! – оживились остальные.

Янкель помчался за воспитателем и, поймав его где-то в коридоре, стал 
упрашивать:
– Сыграйте, дядя Сережа. А? Один вальсик и еще что-нибудь.

В Белом зале собралось все взрослое население республики. Шкидцы, как на балу, 
выбирали партнеров, и пары церемонно устанавливались одна за другой.

Дядя Сережа мечтательно запрокинул голову, ударил по клавишам, и под звуки 
«Дунайских волн» пары закружились в вальсе.

Собственно, кое-как умела танцевать только одна пара – Цыган и Бобер. Остальные 
лишь вертелись, топт