д дверью. 
Но и после этого железная койка не скрипнула.




* * 
*


Разговорчивым Ленька никогда не был. Ему надо было очень близко подружиться с 
человеком, чтобы у него развязался язык. А тут, в Шкиде, он и не собирался ни с 
кем дружить. Он жил какой-то рассеянной жизнью, думая только о том, как и когда 
он отсюда смоется.

Правда, когда он пришел в Шкиду, эта школа показалась ему непохожей на все 
остальные детдома и колонии, где ему привелось до сих пор побывать. Ребята 
здесь были более начитанные. А главное – здесь по-хорошему встречали новичков, 
никто их не бил и не преследовал. А Ленька, наученный горьким опытом, уже 
приготовился дать достойный отпор всякому, кто к нему полезет.

До поры до времени к нему никто не лез. Наоборот, на него как будто перестали 
даже обращать внимание, пока не произошел этот случай с Совой, который заставил 
говорить о Пантелееве всю школу и сделал его на какое-то время самой заметной 
фигурой в Шкидской республике.

Ленька попал в Шкиду не из института благородных девиц. Он уже давно не краснел 
при слове «воровство». Если бы речь шла о чем-нибудь другом, если бы ребята 
задумали взломать кладовку или пошли на какое-нибудь другое, более серьезное 
дело, может быть, он из чувства товарищества и присоединился бы к ним. Но когда 
он увидел, что ребята напали на слепую старуху, ему стало противно. Такие вещи 
и раньше вызывали в нем брезгливое чувство. Ему, например, было противно 
залезть в чужой карман. Поэтому на карманных воров он всегда смотрел свысока и 
с пренебрежением, считая, по-видимому, что украсть чемодан или взломать на 
рынке ларек – поступок более благородный и возвышенный, чем карманная кража.

Когда ребята напали на Леньку и стали его бить, он не очень удивился. Он хорошо 
знал, что такое приютские нравы, и сам не один раз принимал участие в «темных». 
Он даже не очень сопротивлялся тем, кто его бил, только защищал по мере 
возможности лицо и другие наиболее ранимые места. Но когда в класс явился 
Викниксор и, вместо того чтобы заступиться за Леньку, грозно на него зарычал, 
Ленька почему-то рассвирепел. Тем но менее он покорно проследовал за 
Викниксором в его кабинет.

Викниксор закрыл дверь и повернулся к новенькому, который по-прежнему шмыгал 
носом и вытирал рукавом окровавленное лицо. Викниксор, как заядлый Шерлок Холмс,
 решил с места в карьер огорошить воспитанника.

– За что тебя били товарищи? – спросил он, впиваясь глазами в Ленькино лицо.

Ленька не ответил.

– Ты что молчишь? Кажется, я тебя спрашиваю: за что тебя били в 
классе?
Викниксор еще пристальнее взглянул новенькому в 
глаза:
– За лепешки, 
да?
– Да, – пробурчал Ленька.

Лицо Викниксора налилось кровью. Можно было ожидать, что сейчас он закричит, 
затопает ногами. Но он не закричал, а спокойно и отчетливо, без всякого 
выражения, как будто делал диктовку, 
сказал:
– Мерзавец! Выродок! 
Дегенерат!
– Вы что ругаетесь! – вспыхнул Ленька, – Какое вы имеете право?.

И тут Викниксор подскочил и заревел на всю 
школу:
– Что-о-о?! Как ты сказал? Какое я имею право?! Скотина! 
Каналья!
– Сам каналья, – успел пролепетать Ленька.

Викниксор задохнулся, схватил новичка за шиворот и поволок его к двери.

Все остальное произош