что «Надежда» на остров Пасхи не заходила. Он купил у них немного бананов и 
вернулся на корабль. Я понял, что вы решили ждать нас у Нукагивы, и, нигде 
больше не задерживаясь, поспешил прямо сюда.



Месть француза

На другой день случилось происшествие, которое нарушило спокойное течение жизни 
на обоих кораблях и едва не вызвало серьезные последствия.

Утром в гости к Крузенштерну приехал Тапега.

Король и королевский огнезажигатель теперь каждый день бывали на «Надежде». 
Особенно охотно проводили они время с графом Федором Толстым.

Оказалось, что королевский огнезажигатель владеет еще одним искусством — 
искусством татуировать. Это он татуировал всех юношей в королевстве Тапеги. И 
молодой граф, желая поразить своих приятелей в России, попросил огнезажигателя 
покрыть ему узорами грудь и спину.

Он пообещал огнезажигателю большой топор, и тот принялся за работу. Острой 
раковиной рассекал он кожу графа и смазывал ранки соком какого-то растения. 
Боль была мучительная, но граф мужественно терпел, стиснув зубы. Ранки вспухли, 
однако через несколько дней опухоль спала и на теле графа появились узоры: 
птицы, кольца, змеи, листья.

Тапегу на корабле больше всего привлекало большое зеркало в капитанской каюте. 
Перед этим зеркалом он простаивал по многу часов, приседая, двигая руками и 
меняя выражение лица. Крузенштерн так привык к этому занятию короля, что не 
обращал на него никакого внимания и спокойно работал в его присутствии за 
письменным столом: писал судовой журнал, изучал карты, проверял вместе с 
профессором Горнером астрономические наблюдения.

На следующее утро после прибытия «Невы» Тапега, войдя в капитанскую каюту, 
застал Крузенштерна за бритьем. С удивлением глядел он, как предводитель белых 
мазал себе щеки мылом и потом водил по ним острой сверкающей бритвой. Но 
особенно понравилась ему пахучая вода, которой Крузенштерн после бритья вымыл 
себе лицо. Жители Нукагивы тоже умели бриться, но брились они острыми 
раковинами и дело это занимало много времени. Увидав, с какой легкостью и 
быстротой бреются белые, Тапега захотел и сам испытать этот способ бритья. Он 
попросил, чтобы его побрили.

Крузенштерн позвал матроса, исполнявшего на «Надежде» обязанности парикмахера, 
и велел ему побрить короля. Тапега сел в кресло. Матрос принялся за работу. На 
лице Тапеги во время бритья было выражение полного счастья.

— Еще, еще! — шептал он, когда его обрызгали душистой водой.

Между тем Крузенштерну надо было ехать на «Неву», к капитану Лисянскому. После 
некоторого колебания он решил оставить Тапегу в каюте — очень уж жалко было 
лишать короля удовольствия любоваться собою в зеркале. Тапега был человек 
смирный, и Крузенштерн спокойно уехал, попросив Ратманова присматривать за ним.

Когда Крузенштерн прибыл на «Неву», оказалось, что капитан Лисянский с 
офицерами и несколькими матросами собрался ехать на берег, шлюпка уже была 
спущена на воду. Увидев своего начальника, Лисянский решил остаться. Но 
Крузенштерн, зная, как моряки, несколько месяцев пробывшие в море, тоскуют по 
земле, попросил его ехать. Он обещал Лисянскому дождаться его возвращения.

Шлюпка помчалась к берегу. Моряки с радостью думали о том, что сейчас под 
ногами будет суша, что они погуляют в лесу. Зная из рассказов Крузенштерна о 
миролюбии островитян, они не взяли с собой никакого оружия — ведь лейтенант 
Ромберг тоже ездил за водой безоружным. Едва под лодкой заскрипел песок, все с 
наслаждением выпрыгнули на берег, разглядывая высокие пальмы, и сразу же 
увидели толпу островитян, выходившую из леса им навстречу. Вид этой толпы 
несколько удивил их: она состояла исключительно из мужчин и двигалась молча.

— Странно! — воскликнул Лисянский. — Иван Федорович ничего не говорил нам о том,
 что здешние жители носят при себе оружие.

Действительно, у каждого островитянина было в руках длинное узкое копье. На 
каждом копье был острый наконечник — либо каменный, либо выточенный из кусочков 
железных обручей, недавно купленных у русских.

Моряки поджидали приближавшихся островитян благодушно и немного растерянно. Им 
все еще не приходило в голову, что те могут напасть на них. Они опомнились, 
только когда уже были со всех сторон окружены толпой, со зловещей 
медлительностью подымавшей копья.