дора, а еще через 
мгновение протискивался в щель между плохо прикрытых рам окна на улицу.

Я оказался на заднем дворе. Ночевать, видно, придется на улице. Ну, хоть не 
голодным. Хотя, шоколад-шоколадом, а я бы не отказался от чего-нибудь более 
существенного. (Надо же, стоило смертельной опасности отступить, как вновь 
мысли переключились на 
еду!)
Тут очень кстати я почувствовал вкусный запах и направился в его направлении. 
Запах шел из двери кладовой, которая находилась в правом крыле дома. Дверь была 
полуоткрыта. На мешках, в которых, судя по запаху, хранили изюм, лежал явно 
подвыпивший человек в белом поварском колпаке, с зажатой в зубах тлеющей 
сигарой. Повар похрапывал.

Я принялся скрупулезно осматривать помещение. О радость! О счастье! Из-под 
потолка кладовки свисали окорока и колбасы. По углам громоздились бочонки меда; 
того слоя, который покрывал их наружные стенки, с лихвой хватило бы на сотню 
мушиных жизней. Тут и там стояли ящики и корзины с укутанными в солому фруктами 
и овощами. Ну что еще нужно для 
счастья?
Я принялся жадно уплетать лакомства, перелетая от одного к другому. И вдруг я 
почувствовал странный, совсем не аппетитный запах... Дым! Пахнет 
пожаром!
Я сразу понял, откуда доносится этот запах. Сигара выпала изо рта повара и 
лежала теперь в ящике с морковью. Тонкая березовая соломка уже не тлела, а 
горела вовсю. Я живо представил, чем это грозит. Еще минут десять-пятнадцать и 
кладовая будет полыхать, как домна, а вскоре огонь перекинется и на весь дом.

Людей жалко вообще, а особенно – людей хороших. Я вспомнил добродушную и милую 
Джессику. Я должен спасти 
ее!
Подлетев к повару, я принялся ползать по его лицу, чтобы разбудить его. Но тот 
даже не шевельнулся. Пьян он был, по-видимому, мертвецки.

Пламя уже лизало соседние ящики. Как мог быстро, помчался я к двери. Вынырнув 
на улицу, стал тыкаться от окна к окну в поисках подходящей лазейки. Наконец, 
нашел то самое окно, через которое влез в комнату Джессики в прошлый раз, и 
протиснулся в ту же щель.

Если на улице царил полумрак, то тут была полная темнота. Но я-то как-никак 
муха, и я умею видеть в темноте. Правда, все предметы при этом приобретают 
странный зеленоватый фосфоресцирующий оттенок.

Я подлетел к постели Джессики, приземлился ей на кончик носа, пробежал по 
переносице, соскочил на правое веко и стал, вороша ресницы, ползать 
туда-обратно.

Веко несколько раз дернулось, и тут я угловым зрением уловил, как что-то 
массивное угрожающе мчится на меня сбоку. Я перепрыгнул на подушку, и ладонь 
Джессики не задела меня, лишь ударив ее саму по щеке.

Что-то пробормотав, девушка перевернулась на бок. Внутренним взором я видел 
полыхающую кладовую. Нельзя терять ни минуты. Взяв круто вверх, я вознесся к 
потолку, а затем спикировал на лицо девушки. Приземлившись лапками на ее 
верхнюю губу, я, понимая сколь рискованно для меня это действие, решительным 
шагом направился ей прямо в левую ноздрю.

Страшным напором воздуха меня вынесло обратно наружу. Джессика чихнула! А 
чихнув, села на постели. В восторге я, жужжа что было мочи, принялся метаться 
вокруг нее.

– Гадкое, гадкое насекомое, – пробормотала девушка, потирая нос ладонью. Затем 
потянулась к столику, взяла с него колокольчик и позвонила.

Из смежной комнаты появилась Сэнди в длиннющей ночной рубашке, чепчике и со 
свечей в руках.

– Ты была права, – к моему прискорбию заявила ей Джессика. – Мух нужно 
истреблять. Эта наглая негодница совершенно не дает мне 
спать!
Горничная поднесла свечу к жерлу газового рожка и открыла его на полную 
мощность. В комнате стало почти светло, и, размахивая снятым с вешалки 
п