, что не стоит забивать другу голову 
неприглядной истиной. Так, за разговором, и болото форсировали. На берегу 
привал разбили, пожевали, да спать легли. А утром дальше в путь тронулись. 
Впятером оно куда веселее было...

Вскоре и рощица бамбуковая, посреди которой дуб могучий рос, показалась. А от 
дуба доносился посвист страшный, от которого бамбук словно ива плакучая гнулся.

– Худо дело! – воскликнул Алеша. – То Алена Соловейкина! Вспомнила папашины 
фокусы, да и стала Илюшку свистом 
пытать!
– На помощь! – крикнул Иван, выхватывая кладенец.

И друзья побежали к дубу, лавируя между гнущимися бамбучинами и придерживая 
шапки, норовящие улететь вдаль. Кубатай храбро размахивал сабелькой, и даже 
миролюбивый толмач воинственно крутил над головой увесистую котомку.

Только возле дуба остановились они, и рты в недоумении разинули. Потому что там,
 в огромном гнезде, сидели обнявшись Алена с Илюшей, да и свистели на два 
голоса, мечтательно в небо глядя.

– Ты губы трубочкой складывай, – поправляла Муромца Алена. – А язык в глотку 
подбери, тогда свист заливистый да могучий, как положено. Я же буду тебе 
подсвистывать, рулады выводить дивные...

Земля вокруг дуба была усеяна пустыми бутылками из-под зелена вина «Князь 
Владимир» и банановой кожурой. Видать, самобранка на славу потрудилась, чтобы 
помирить Илью с Аленой.

– Муромец! – заорал ошеломленный Иван. – Ты – 
свистишь?!
– Фрейдизм! – мудро изрек Кубатай, разглядывая насвистывающую парочку. – 
Вытеснение подсознательных комплексов. Илюша-то Соловья кончил, потому что сам 
слуха музыкального был лишен начисто. А теперь он преодолел свое эго...

– А, ребята! – радостно воскликнул Илья. – Полезайте на дуб, мы вас свистеть 
научим! Кстати, как там с 
Кащеем?
– Побили мы его, – хмуро сказал Иван. – Но не кончен еще труд наш богатырский! 
Надо сережки Василисе отдать, спасти ее от позора, а землю русскую – от 
междоусобицы.

– Надо, надо... – вздохнул Илья. – Видать не время мне еще от дел удаляться, да 
свистеть в свое удовольствие. Алена! Пойдешь за меня 
замуж?
– Еще спрашиваешь, охальник! – возмутилась Алена. – После всего, что у нас 
было! После того, как свистели на два голоса! 
Пойду!
И Алена с Ильей, не сговариваясь, с богатырской грацией спрыгнули с дуба. Когда 
пыль рассеялась, а банановая кожура улеглась, Илья заключил друзей в объятия и 
воскликнул:
– Теперь бы нам еще Добрынюшку спасти! Эх, погудели бы! Ой, ребята, а чего 
случилось-то со мной! Привиделось мне, что никакой я не Илья Муромец, а простой 
парень, с именем коротким – Яр, и силенкой, поболе чем у простых людишек. Что 
живу я в Киев-граде, только город тот на наш Киев не похож. Бананы там не 
растут, и говорят не по-русски. И вот я, то есть этот Яр, почувствовал в груди 
томление, поехал сюда и обернулся богатырем. Вначале тридцать три года баклуши 
бил, как положено, а потом стал крепким да добрым... Чудо дивное, друзья! А что 
Алене пригрезилось – этого мы никогда вам не скажем. Все равно не поверите.

– То морок, Кащеем напущенный, – сказал Алеша и повернулся к Ивану. – Правильно 
говорю, 
Вань?
– Правильно, правильно, – закивал дурак. – Ну что ж, в 
путь?
– В путь, Добрынюшку выручать, – кивнул Илья. – Все в Киеве знают – Яр друзей в 
беде не 
бросает!
Иван с Алешей сделали вид, что не расслышали обмолвку, и они всемером зашагали 
по дороге. Кубатай, по просьбе Ивана, исполнил песенку про Африку, потом, на 
бис, спел еще несколько песен на заморских языках.

Вскоре к реке Смородине подошли.

– Что делать-то будем? – спросил Иван у мудреца. – Подскажи, 
Кубатай!
– Логичнее всего было бы пойти в Киев, – начал мудрец, но увидев лицо Ильи 
Муромца торопливо добавил: – Однако не бросать же Добрынюшку! Давайте попробуем 
найти Садко, уговорить его вернуться к морскому царю, заменить Никитича...

– Долго, – отрезал Иван-дурак. – Что