чиво 
произнес:
– В богатыри... Так ведь богатырю надобно иметь не только сердце доброе, а ноги 
твердые, не только булаву тяжелую, а голову крепкую, надобно еще...

Но Иван так и не узнал, что еще надобно настоящему богатырю. Микула Селянинович 
медленно поднялся и 
переспросил:
– Так ты говоришь, что сын дружка моего старого, Ивана-Черная Рука, Грозы 
морей? А где грамотка твоя 
рекомендательная?
– Нету, – со стыдом признался Иван. – Выкрадена ночью татем лихим.

– Выкрадена, говоришь. Может быть. На отца ты и вправду похож, только рожа еще 
глупее. Но вот какая незадача: являлся уже утром один добрый молодец с 
грамоткой, где сказано, что он – 
Иван-дурак!
– То тать ночной! – возопил Иван.

– Возможно, возможно... Но в богатыри он уже зачислен, и дать делу обратный ход 
я не в праве. Посуди сам, добрый молодец: обстановка в Киеве сложная. Владимир 
Красно Солнышко заботами затуманен, Василиса Премудрая в сторону Кащеева 
Царства поглядывает... Поп Гапон воду мутит, интригует. Бояны песенки 
крамольные по кабакам поют... И тут такой скандал: богатырь-самозванец! Как же 
после этого народ станет на защитников своих поглядывать? Нет, Иван. То есть, 
не Иван, а незнакомый мне молодец. Не могу я тебя в богатыри 
принять!
– А что же мне делать! – испуганно вскочил дурак. – Деньги как вода меж пальцев 
текут, в городе жить лишь три дня разрешили!.. Не могу я к батьке с позором 
воротиться! Хворостиной до смерти 
запорет!
Микула потер лоб.

– Что делать? Подвиг соверши, тогда я тебя и без грамотки в богатыри зачислю. 
Будешь прозываться Иван-дурак Второй или Иван-дурак Премудрый. Как захочешь. А 
рубли... тьфу! Возьми да свои настругай, сейчас во всех губерниях так делают. 
Не захочет трактирщик принимать – так ты его – булавой! Кстати, если красиво 
настругаешь, мне принеси, я коллекцию собираю.

Иван кивнул и грустно поплелся к выходу.

– Эй, постой! – окликнул его Микула. – Можешь просто самозванца в мать-сыру 
землю вогнать по маковку, грамотку свою забрать, да и числиться богатырем. Я 
виду не подам, а остальные с тем богатырем еще не побратались.

Воспрянув духом, Иван выбежал на дубовую лестницу. Богатырские игрища на ней 
уже кончились, зато – о улыбка судьбы! – посреди лестницы сидел предатель 
Емеля!
Иван вытащил булаву, поплевал на ладони, подкрался к Емеле сзади и 
завопил:
– Попался, тать ночной! Вставай, то смерть твоя пришла! Выходи со мной на сыру 
землю биться, я тебя в три удара в землицу 
вколочу!
Емеля повернулся и грустно 
сказал:
– Здорово, Иван... Чего 
орешь-то?
– Выходи со мной... – на тон ниже начал Иван.

– Банан 
хочешь?
– Хочу, – признался Иван и, отложив булаву, сел рядышком. Емеля достал из-за 
пазухи связку спелых, лишь чуть-чуть мятых бананов, и они принялись сноровисто 
очищать излюбленный россиянами фрукт. После второго банана Иван 
осведомился:
– Чего ж ты, падла печенежская, грамотку мою 
спер?
– Как спер? – обиделся Емеля. – Ты ж сам ее подарил! Сам в руки сунул, да 
уговорил в богатыри пойти, тобой назваться, чтоб к Несмеяне допустили.

Иван потер лоб... И вспомнил. Точно. Пихал он Емеле в руки грамотку, кричал 
слова задорные, уговаривал, словно девку красную... Охохонюшки... Сам свое 
богатырское счастье 
отдал!
– Ну