апряженно 
поморщил лоб, а потом 
спросил:
– Слушай, а не могли бы мы с этой лесенкой просто на стену 
взобраться?
Покрасневший дурак 
соврал:
– Не могли... Я высоты боюсь.

Речь его прервало погружение. Когда богатыри вынырнули и отплевались, Илья 
укоризненно 
сказал:
– Что ж ты про дно-то упомянул?! Нам бы и на поверхности дерьма 
хватило!
– Ничего, – храбрился Иван. – Нам бы только канал, что к Днепру ведет, найти...

– Ищем! – приказал всем Добрыня. И работа 
закипела


...У днепровского берега, на окраине Киева, там, где бабы белье полощут, а 
девки по весне голыми купаются, вода забурлила, и на поверхности показались 
четыре изрядно перемазанных головушки.

– Халтурщики! – ругался Иван-дурак. – Это ж надо – полдороги до Днепра самим 
прокапывать пришлось! Ох, пожалуюсь князю...

Однако, вспомнив, что князь им теперь – не защита, Иван замолчал, 
закручинившись. Добрыня, оттираясь, ласково похлопал его по 
плечу:
– Ничего, Иван! Русь велика! Схоронимся от пса смердячего. Вот отмоемся 
маленько и...

– К Марье-искуснице, – докончил Иван.

– Точно! – оживился Алеша. – Дело говоришь. Потри-ка спинку.




Глава седьмая, в которой речь идет о полчищах несметных и свадьбе 
скорой

Попарившись в марьюшкиной баньке, похлебав кваску и зажевав на скорую руку 
лебедь белую, три богатыря да Иван-дурак отдыхали на лавках дубовых. Вокруг них 
суетился Емеля. Стряхивал пыль с булав, отирал пот со лба Ильи и поминутно 
спрашивал:
– Так ты говоришь, тут она и 
рассмеялась?
Дурак кивал.

– Эх, знать бы раньше, штаны бы скинул. Пусть ухохочется, – сокрушался Емеля. – 
Эх... Что делать-то будем, братья-богатыри? 
Бунтовать?
Богатыри презрительно посмотрели на Емелю, но все же снизошли до ответа.

– Негоже русским богатырям Киев-град разорять, – степенно молвил Илья.

– Лучше схоронимся, – обронил Добрыня.

– Тем более, что и по шеям надавать могут, – добавил Алеша. – Вставай, Иван! 
Пора. Прощайся с Марьюшкой. – И добавил, ухмыльнувшись: – Я-то теперича вроде 
как и не знаком с ней вовсе...

Пропустив последнее мимо ушей, Иван прошел в Марьюшкину горницу. Искусница 
сидела у окна и, близоруко щурясь, вставляла нитку в иголку. Рядом лежал 
прохудившийся сарафан.

– Марья, давай попрощаемся трогательно, – застенчиво сказал дурак.

– Трогательно нельзя, неприлично, – вздохнула Марья. – Черномор еще и 
обсохнуть-то не успел после утопления, а ты уже руки распускаешь... Иди, я тебя 
без троганий приголублю...



Через несколько часов степь русская гудела под копытами богатырских коней. 
Впереди мчались Илья Муромец и Иван-дурак, за ними ехали Добрыня с Алешей. 
Замыкал отряд Емеля на саврасой кобыле. Он поминутно вздыхал, вспоминая то ли 
печь теплую, то ли – Несмеяну бесстыжую. Долго ли, коротко ли они ехали, то 
никому не