|
махал Верхушкину рукой.
– Да, – задумчиво сказал директор ВБО. – Ситуация. А грамотка, что ты боян, у
тебя
имеется?
– Вот она.
Директор осмотрел грамотку, понюхал, попробовал на зуб.
Кивнул:
– Пойдет. Отлично сделана. Даже лучше, чем настоящая. Садись, боян, с этого и
начинать надо было.
Тот плюхнулся на скамью рядом с Иваном и окинул его пытливым взглядом. Потом
уставился на булаву.
– Слово «булава»... – начал он...
Иван торопливо сунул ему чашку с медовухой.
– Я не пью, – обиделся зеленоволосый. – Я пьянею от общения, находясь в
окружении пьющих. Это имеет ряд следующих преимуществ...
Зажав обращенное к соседу ухо перчаткой, Иван вновь уставился на директора ВБО.
Рядом с ним уже стоял боян Лапкин.
– Слушали мы сегодня былины северного бояна Куланьяннена, – начал он. Стоящий у
дверей толстенький молодой боян глупо улыбнулся и сделал вид, что настраивает
гусли.
– Боян голосистый, былины хорошие, – продолжал Лапкин, – но петь их
нельзя!
Боян Куланьяннен уронил гусли и выпучил глаза.
– Почему нельзя? – сам себя спросил Лапкин и сам же ответил: – Во-первых, мы
таких не поем. Во-вторых, молод еще. В третьих, уж очень у него былины жестокие.
Вот, скажем, былина о сорока богатырях и заколдованном острове. В ней богатыри,
да даже и не богатыри толком, а добры молодцы, только и делают, что друг друга
на кусочки рубят. Такого не
бывает!
«Бывает!» – хотел было пискнуть Иван, но сообразил, что нарушать напряженный
полет мысли старого бояна невежливо, и промолчал.
– Вот если былину переделать так, чтобы они друг друга не убивали, а понарошку
дрались, – продолжал Лапкин, – чтоб булавы у них были соломенные, а кровь – из
сиропа клюквенного, тогда петь можно. Есть у вас на севере
клюква?
– Есть, – пролепетал Куланьяннен.
– Вот и переделайте. У вас большое будущее, боян. Вы вполне сможете петь
колыбельные песенки для детишек малых.
– А если я для взрослых петь хочу? – обреченно поинтересовался северянин.
Все иронически заулыбались. Боян-ткачев сын приподнялся и
разъяснил:
– Поймите, Куланьяннен, эти экологические ниши у нас давно заняты. Остались
места лишь для бояна-колыбельщика, бояна-хитрого мужичка и бояна-гитариста.
Гитариста – это чтобы показать нашу прогрессивность. На гишпанском инструменте,
гитаре, играешь? Нет? Вот так-то. Что там у него с другими
былинами?
– Ну, парочку мелких можно вставить в очередной концерт «Версты былинные», –
снисходительно сказал Лапкин. – Есть еще одна большая, но какая-то больно
запутанная. Можно, правда, ее до ума довести. Надо в начале петь последний
куплет, потом второй, затем десятый и сорок третий. Остальные выкинуть, а
двадцать шестой петь в виде припева.
– Дело говоришь, Лапкин, – поддержал его боян-ткачев сын. – Кого еще
прослушали?
– Бояна Бурчалкина с юга, – нахмурился Лапкин. – Только сам он не приехал, а
прислал на бересте текст былины срамной. «Бабушка и Василек» называется.
– Читал, читал, – оживился кто-то из молодых. – Ох, срамная былинка! Там
Василек этот бабушку...
– Раз сам не приехал, и обсуждать не будем, – поспешил перебить его директор. –
Грамотк
|
|