вы 
наполните-ка зеленым вином, да испейте их друг за друженьку. Да за Русь нашу – 
милу матушку.

– Дело Баян говорит, – поддержал сказителя Илья Муромец, – давайте вмажем, чем 
меж собой собачиться.

Иван расслабился. Выпили.

– А все-таки интересно было бы мне рассказы богатырские послушать, – заметил 
дурак.

– А давайте-ка я расскажу о вас, – предложил Боян, – ведь давно уже все ваши 
подвиги превратились в преданья былинные.

– Да чего ты расскажешь? – презрительно сморщился Алеша, и стало заметно, что 
он уже не вяжет лыка, – вы ж, бояны, все переделали, все приукрасили.

– А, пусть рассказывает, – махнул рукой Добрыня и угодил ладонью в чашку 
маринованных кокосов, – а мы поправлять будем.

– Ладно, ври, – разрешил Алеша.

Боян проворно выставил перед собой гусли, ударив по струнам извлек из недр 
инструмента немелодичный аккорд и вдохновенно 
заголосил:
– Из славного Ростова, красна города, шел Алеша, что попа сын соборного! Не за 
славою он шел, не за золотом, а на службу он шел ко Владимиру!..

Алеша вдруг разрыдался и упал лицом в тарелку с печеными устрицами, 
причитая:
– Не за славой, точно, не за золотом. – И затих.

Воодушевленный успехом Баян заголосил 
дальше:
		Вот сидит он за столом у Владимира,
		А за тем же столом – Тугарин Змеевич.
		Он по целой ковриге мечет за щеку,
		Да по целому ведру питья медвяного.

		Указал на Тугарина 
Алеша-млад		Да и молвил он князю 
Владимиру:		«Ой, нечестно твой Змеевич пьет да ест,
		Как болван, дурачина нетесаный.

		Как возьму я за шкирку Тугарина,
		Да под гору высокую 
выброшу!		Почернел тут Тугарин, что ночь зимой,
		Да с Алешей пошел в чисто полюшко.

		Там ему богатырь во честном 
бою		И оттяпал поганую голову.

Тут Алеша перебил Бояна, подняв перемазанное устричным соусом 
лицо:
– Говорил я, врать будешь, так и есть, не удержался.

– Зато красиво, – заступился за Бояна Добрыня.

– А на хрена она мне, красота эта?! – продолжал кипятиться Алеша и передразнил: 
«Там ему богатырь во честном бою...» Да во честном-то бою меня бы Тугарин 
мизинцем левым придавил. Обманом я его взял, самым что ни на есть подлым. Аж 
поныне совестно. Вышли мы в чистое поле, я и говорю: «Что ж ты, Тугарин, 
брешешь: говорил, что один на один будем биться, а сам войско за собой привел?» 
Обернулся Тугарин округ себя, тут-то голову я и отсек ему.

Ивану за Алешу стало стыдно.

– Не, Попович, – гнул свою линию Добрыня, – у Бояна-то красивше будет. Давай, 
дед, ври дальше.

– Это он по скромности своей, – пояснил Боян реакцию Алеши и вновь ударил по 
струнам, – потому как Алеша Попович-млад своей доблестью честной прославился, 
ведь не зря ж он покинул свой дом родной и семью, и жену раскрасавицу...

Вновь встрепенувшись, Алеша 
заорал:
– Да кончай ты врать-то, уши вянут. В гробу я твою до