дом удержалась, чтобы не добавить еще. Кадьян
остановившимися глазами глядел на нее, и  в  них  не  промелькнуло  ни  тени
удивления тому, что  она  жива.  Скорее  всего,  одурманенный  слабой  дозой
парализатора, он вообще ее не узнал. Рассыпавшиеся при падении жемчужины его
убора жалобно тенькали, скатываясь в дыру и прыгая по  ступенькам  невидимой
отсюда лестницы.
   - Свяжи-ка его на  всякий  случай,  -  кинула  через  плечо  мона  Сэниа,
бросаясь следом за жемчужным потоком. - Мне  еще  нужно  будет  на  прощание
задать ему пару вопросов.
   -  Я  смотрю,  на  него  не  очень-то  подействовало,  -  заметил  Юрг  с
развернутой сетью, наклоняясь над лежащим. - Хотя так и должно быть  высокий
интеллект противостоит...
   Холодный черный взгляд перехватил  его  глаза  и  приковал  к  себе.  Юрг
почувствовал, что его мозг стискивают цепкие когти захвата. Неподвижное лицо
колдуна светлело на глазах - ни один мускул на нем не шевельнулся, и тем  не
менее было видно, каких чудовищных усилий стоит  ему  обретение  способности
говорить.
   - Ос-та-но-ви... - донеслось из полураскрытых, но недвигающихся губ.
   - Сэнни! - крикнул Юрг, поднимая предостерегающе руку. - Постой, он хочет
о чем-то предупредить!
   Мона Сэниа,  уже  спустившаяся  на  несколько  ступенек,  замерла,  потом
повернула голову на эти странные, шелестящие  звуки.  Теперь  их  лица  были
примерно на одном уровне, но Кадьян, не в силах обернуться к ней,  продолжал
говорить, медленно, почти  по  слогам,  и  каждое  его  слово  подымалось  к
сумрачному  своду  внезапно  потемневшей  каменной  каморы,  как  призрачная
маленькая летучая мышь:
   - Ты... жива. Интересно. Что ж, поторгуемся...
   - Мне незачем торговаться с тобой, княжеский сибилло. Я и так  знаю,  что
мой сын там, в подземелье.
   - А ты... уверена... что узнаешь его?
   Мона Сэниа оперлась пальцами о каменную плиту,  готовая  в  любой  момент
выпрыгнуть обратно:
   - Я - своего сына?!
   - Вот именно... На мое счастье... я хорошо запомнил твоего... сосунка...
   - Зачем? - невольно вырвалось у нее.
   - Я предвидел... что-то подобное. Сними  с  меня  чары,  чтобы  я  мог...
исчезнуть. Взамен я укажу  тебе  на  твоего  сына.  Всех  ты  не  сможешь...
унести... Но поторопись - ты не сделаешь и дважды по восемь  вздохов...  как
здесь будет... огненная голова...
   Долгий взгляд в окно, за которым собрались злобные свинцовые тучи.
   - Юрг! Скорее наверх, поставь веерную защиту - он вызвал шаровую  молнию!
- Она уже летела по ступенькам вниз, навстречу сыну, которого она просто  не
могла не узнать!..
   Уютная  светелка,  озаренная   теплым   пламенем   бесчисленных   золотых
светильников.  Юная  темнокожая  кормилица,  в   полуобморочном   оцепенении
прижимающая к груди узелок с пожитками.
   И на полу, устланном тусклыми  коврами,  не  менее  полусотни  совершенно
одинаковых ползающих, барахтающихся, сосущих свои пальцы младенцев.
   Со ступенек скатилась еще одна жемчужина,  ударилась  о  ковер  и  начала
стремительно расти,  приобретая  теплую  розоватость  младенческого  тельца.
Через секунду еще один малыш повернулся на бочок,  открывая  ей  улыбающееся
личико ее Юхани.
   "Ты не сделаешь и дважды..."
   С  трудом  преодолевая  отвращение,  она  наклонилась  и  дотронулась  до
крошечного оборотня, заранее содрогаясь от неминуемого  ракушечного  холода,
которого ждала ее ладонь. Нет.  Ничего  подобного  -  рука  ощутила  влажную
теплоту. Кадьян был гениален. В отчаянье  она  обернулась  к  пребывающей  в
полубеспамятстве кормилице, но было совершенно очевидно, что  она  перестала
понимать, что происходит, и помощи от нее ждать было бесполезно.
   - Беги! - крикнула ей мона Сэниа.
   Девушка вздрогнула и выронила узелок.
   - Беги же!
   Кормилица, не отрывая глаз от нежданной гостьи, наклонилась  и  принялась
шарить под ногами, словно пытаясь нащупать оброненный узелок.
   - Брось все и беги, сейчас сюда придет смерть!
   Девушка, как зачарованная, покачала головой и продолжала что-то искать. И
вдруг мона Сэниа поняла:  в  этой  массе  розовых  шевелящихся  человеческих
детенышей был один, которого эта темнокожая малышка кормила своей грудью все
эти дни, и она не могла повернуться к нему спиной,  когда  на  подлете  была
неощутимая, но и неминуемая смерть.
   И  вдруг...  Померещилось?  Нет.  В  копошении  розовато-молочных   телец
промелькнуло что-то смуглое - загорелая спинка.
   - Юхани! - крикнула она, бросаясь к самым ногам кормилицы и выхватывая из
общей кучи того единственного, чья кожа с нежным кофейным оттенком заставила
ее вспомнить странную картину с двумя крэгами - там был нарисован Юхани,  но
он был и не белым, и не черным. Оцмар все-таки  оказался  ясновидцем  и  без
пророчеств Кадьяна!
   Прижимая к себе сына, она взлетела по лесенке, как-то совершенно  позабыв
о своем природном даре перемещения. Сейчас она даже не жаждала расправы  над
виновником своих бед - пусть просто увидит... И он увидел.
   - Интересно... - пробормотал он.
   - Солнце Тихри было милостиво к моему сыну,  -  сказала  она  так  гордо,
с