е. Потом привычно позвал:
     - Кис-кис...- И вспомнил, что Федот остался у Максима.


                               Стенка

     Как будто от мамы что-то можно было скрыть!
     Она сразу поняла,  что в доме неладно.  Сразу спросила у Журки,
что случилось. Журка, однако, ответил:
     - Ничего.  Все нормально.- И поскорее сел за уроки.  Он  твердо
решил ничего-ничего не говорить.
     Мама больше не расспрашивала его.  Но вечером, когда Журка лег,
она взялась за отца.  Журка,  засыпая, смутно слышал их голоса. Один
раз он отчетливо разобрал мамин гневный вскрик:
     - Ну что же ты за зверь!
     Отец вопреки обыкновению отвечал тихо и, кажется, виновато.
     "Так тебе  и надо",- мстительно подумал Журка и не стал прислу-
шиваться, заснул.
     ...Утром его не будили,  было воскресенье. Проснулся он поздно,
со скукой взглянул на пасмурное окно, лениво сел, спустил ноги. Стал
думать:  идти  с утра к Иринке или сесть за книжку.  Но это были по-
верхностные мысли.  А в глубине  вертелась  беспокойная  мысль,  что
предстоит  разговор с мамой.  Маме бы лучше не волноваться,  но куда
денешься?
     Мама осторожно вошла.  Села рядом.  Журка сразу понял,  что она
знает все. Зябко свел плечи. Мама осторожно потрогала на его затылке
завитки волос. Тихонько спросила:
     - Ну что? Плохо, да?
     Журка сразу понял, о чем речь. Обида опять колыхнулась в нем, и
он сказал нарочно спокойным голосом:
     - По-всякому. Одно плохо, другое хорошо...
     - Я про папу. Как вы с ним...
     - А  с  ним  не  плохо и не хорошо,- холодно проговорил Журка и
стал смотреть в окно.- Сначала было плохо, а теперь... никак.
     - То есть будто и нет его?
     Журка пожал плечами:
     - Почему? Он, конечно, есть. Но мне все равно.
     - Журка, ну нельзя же так! Он же твой папа...
     - Да...  А что же теперь делать?- негромко сказал Журка, потому
что и в самом деле не знал,  что делать. Он подтянул коленки, уперся
в них подбородком и быстро,  украдкой,  взглянул на маму.  Спросил с
надеждой:
     - А может... я не его сын?
     - Что?- Мама наклонилась к Журке,  и он увидел, что она не зна-
ет: засмеяться или рассердиться.- Ты что городишь, дуралей...
     - Ну...  ты же говорила сама,  что я весь в тебя,  а на него ни
капельки не похож. Ничего общего...
     Мама притянула Журку к себе,  посидела  молча.  Потом  серьезно
сказала:
     - Есть у вас общее...
     - Что?
     - Ваше самолюбие. У обоих одинаковое. Гордость...
     Журка подумал над этими словами. Честно подумал, а не так, что-
бы сразу сказать плохое. Но, подумав, беспощадно сказал:
     - У него не самолюбие, а злость... И какая там гордость? Книжку
унес потихоньку и даже сказать побоялся.  А я потом хоть сквозь зем-
лю...
     - Но он же не знал! Журка!.. Ты пойми, что он совсем по-другому
смотрел на это.  Думал, что эти книжки для тебя, как игрушки для ма-
лыша: сперва поиграешь, а потом надоест и забудешь. А если забыл про
старую игрушку, зачем напоминать? Взял и унес... Помнишь, как я твои
старые машинки в кладовку прятала? Если ты не видел, то и не вспоми-
нал, а как увидишь - вцепишься: жалко!
     - Это совсем другое дело...
     - Но папа-то не знал,  что другое. Он просто тебя не понимал. А
ты его. Ты его тоже очень обидел.
     - Ну да!- вскипел Журка.- На свои обиды у него есть гордость! А
меня можно, как... бумажную куклу...
     - Почему куклу?
     Журка сказал неожиданно осипшим голосом:
     - А помнишь, когда я маленький был, ты мне разных куколок выре-
зала из бумаги?  А для них одежду бумажную, чтобы наряжать по-всяко-
му...  Ну вот,  он меня как такого бумажного человечка - будто ском-
кал...
     Мама долго молчала.  Журка,  чтобы спрятать заблестевшие