|
:
- Ты что! Не надо! Не смей!.. Ты с ума сошел! Не имеешь права!
Отец молчал. Он стискивал Журку, будто в капкане, а пальцы у
него были быстрые и стальные.
- Я маме скажу!- кричал Журка.- Я... в детский дом уйду! Пусти!
Я в окно!.. Не смей! ..
На мят он увидел себя в зеркале - расхлюстанного, с широким
черным ртом, бьющегося так, что ноги превратились в размазанную по
воздуху полосу. Было уже все равно, и Журка заорал:
- Пусти! Гад! Пусти! Гад!
И кричал эти слова, пока в своей комнате не ткнулся лицом в
жесткую обшивку тахты. Отец швырнул его, сжал в кулаке его тонкие
запястья и этим же кулаком уперся ему в поясницу. Словно поставили
на Журку заостренный снизу телеграфный столб.
Чтобы выбраться из-под этого столба, Журка задергал ногами и
тут же ощутил невыносимо режущий удар. Он отчаянно вскрикнул. Зажму-
рился, ожидая следующего удара - и в тот же миг понял, что кричать
нельзя. И новую боль встретил молча.
Он закусил губу так, что солоно стало во рту. Нельзя кричать.
Нельзя, нельзя, нельзя! Конечно, отец сильнее: он может скрутить,
ском кать Журку, может исхлестать. А пусть попробует выжать хоть
слабенький стон! Ну?! Домашнее воспитание? Не можешь, зверюга!
Журка молчал, это была его последняя гордость. Багровые вспышки
боли нахлестывали одна за другой, и он сам поражался, как может мол-
ча выносить эту боль. Но знал, что будет молчать, пока помнит себя.
И когда стало совсем выше сил, подумал: "Хоть бы потерять созна-
ние..."
В этот миг все кончилось. Отец ушел, грохнув дверью.
Журка лежал с минуту, изнемогая от боли, ожидая, когда она хоть
немножко откатит, отпустит его. Потом вскочил...
В перекошенной, кое-как застегнутой на редкие пуговицы форме он
подошел к двери и грянул по ней ногой - чтобы вьгрваться, крикнуть
отцу, как он его ненавидит, расколотить ненавистное зеркало и раз-
нести все вокруг!
Дверь была заперта. Журка плюнул на нее красной слюной и снова
размахнулся ногой... И вдруг подумал: "К чему это?"
Ну, крикнет, ну, разобьет. А потом? Что делать, как жить? Вмес-
те с отцом? Вдвоем?
Ж и т ь в м е с т е после того, что было?
Журка неторопливо и плотно засунул в дверную скобу ножку стула.
Пусть попробует войти, если вздумает! Потом он, морщась от боли,
влез на подоконник и стал отдирать полосы лейкопластыря, которыми
мама уже закупорила окно на зиму. Отодрал, бросил на пол и тут заме-
тил в углу притихшего, видимо, перепуганного Федота.
- Котик ты мой,- сказал Журка. Сполз с подоконника и, беззвучно
плача, наклонился над Федотом. Это было здесь единственное родное
существо. И оставлять его Журка не имел права.
Он вытряхнул на пол из портфеля учебники, скрутил из полос лей-
копластыря шпагат и привязал его к ручке портфеля - как ремень по-
ходной сумки. В эту "вьючную суму" он посадил Федота. Кот не сопро-
тивлялся.
- Ты потерпи, миленький,- всхлипнув, сказал Журка и надел порт-
фель через плечо. Потом отворил окно, достал из-за шкафа специальную
длинную палку с крючком, подтянул ею с тополя веревку. Взял веревку
в зубы и выбрался через подоконник на карниз.
Стояли серовато-синие сумерки. Моросило. Сырой воздух охватил
Журку, и он сразу понял, как холодно будет без плотной осенней курт-
ки и без шапки. Но наплевать!
Журка плотно взял веревку повыше узлов, а пояс надевать не
стал. Лишняя возня - лишняя боль. Он примерился для прыжка. Прыгать
с Федотом на боку будет труднее... Ладно, он все равно прыгнет! Не в
этом дело...
А в чем? Почему он замер?
Потому что понял вдруг, как это дико. Он уходит из дома, из
своего, родного. И не просто уходит, а как беглец. И не знает ниско-
лечко, какая дальше у него будет жизнь. Еле стоит на такой высоте, в
зябких сумерках, на узкой кирпичной кромке...
"Мир такой просторный для всех,- вспомнилось ему,- большой и
зеленый, а нам некуда идти..."
В эту сторону пойдешь -
Горе и боль,
В ту сторону пойдешь -
Черная пустота.
И мы бредем, бредем по самой кромке...
"Куда же нам идти?.."
"К Ромке!"- неслышно отдалась под ним пустота. Словно кто-то
снизу шепотом подсказал эту рифму. Такую простую и ясную мысль...
"А что? - подумал Журка.- Головой вперед, и все".
Вот тогда забегает отец!.. Что он скажет людям, которые собе-
рутся внизу? И что скажет маме?..
Да, но мама-то не виновата. И у нее уже никогда не будет никого
другого вместо Журки. Он же не маленький, знает, что из-за этого она
сейчас и в больнице... Да и Федота жалко -
|
|