ризонтально
летели навстречу и подсохшими краями чиркали по Журкиному лицу.  Ца-
рапающий  холод  забрался под вздувшуюся рубашку...  Однако Журка не
пошел сразу домой. Он заскочил по дороге в книжный магазинчик. Там в
застекленной витрине среди брошюр и атласов были выставлены эстампы-
оттиски рисунков и гравюр в тонких металлических Ромках.  На  каждом
ярлычок с ценой.
     В застегнутом кармашке с черной ленточкой у  Журки  лежали  три
рубля. Он давно их носил с собой: все надеялся найти в магазинах ак-
варельные краски "Нева".  А сейчас купил эстамп  "Березки".  Березки
как березки - еще голые,  апрельские,  над мокрой полянкой под блед-
но-голубым небом. Все это Журку не интересовало. Ему нужна была рам-
ка со стеклом.
     Дома Журка отогнул зажимы на  жестяных  угольничках  и  вставил
Ромкину фотографию.  Она подошла почти точно,  только сбоку пришлось
чуть-чуть подрезать.  Журка привязал к рамке шнурок от старых  боти-
нок, вбил над постелью гвоздь, повесил снимок.
     Отошел немного,  посмотрел.  Получилось здорово. Красиво. Акку-
ратно так. Только...
     Только как-то не так. Слишком уж аккуратно. Как в музее. Стекло
отгородило Ромку от Журки. От нынешнего дня. От жизни.
     Журка испугался.  Он торопливо разобрал рамку, выхватил снимок,
двумя кнопками кое-как приколол к обоям.
     И стало все как надо, честное слово! Фотография опять сделалась
живой.  Будто Ромка сам только что прибежал с улицы, размахивая этой
карточкой:
     - Хочешь, подарю?
     И они вдвоем, дурачась и веселясь, пришпилили ее к стенке...
     На тахту, длинно мурлыкнув, прыгнул Федот.
     - Зачем пришел, усатый лентяй?- сказал Журка.- Смотри, это Ром-
ка... Если бы не он, я бы ни за что не пошел бы тогда на кладбище. И
никто бы тебя глупого не спас.  Так что имей в виду...
     Федот зажмурился и зевнул.
     Ромка смеялся, глядя вслед улетающей птице.
     ...А "Березки" Журка опять вставил под стекло и повесил в боль-
шой комнате. Пускай напоминают о весне, когда за окнами осень.


                        Детективная история

     За окнами  набухало  пасмурным  светом  октябрьское утро,  но в
классе еще горели лампы.  Журка стоял у доски и рассказывал о негри-
тянских  волнениях  в Алабаме.  Он говорил о пожарах и стрельбе,  но
слушали не все.  Кое-кто дремал,  потому что не доспал,  торопясь на
политинформацию.  Кое-кто  украдкой,  чтобы не увидела Маргарита Ва-
сильевна, готовил английский. Ну и ладно, они по крайней мере не ме-
шали. А Толька Бердышев,  вздрагивая пухлыми щеками,  стрелял пшеном
из стеклянной трубки. И, как нарочно, по тем, кто слушал.
     - Кончал бы ты, Бердышев,- сказал наконец Журка.
     Тот быстро убрал трубку. А Маргарита Васильевна, сидевшая на
первой парте, обернулась:
     - В чем дело, Бердышев?
     - Ни в чем,- сказал Толька и захлопал белыми ресницами.
     - Журавин, в чем дело?
     Журка смешался.  Получилось,  что  он  на ябедничал.  Но Иринка
бесстрашно сказала со своей парты:
     - Он крупой плюется, дубина такая. Сам не слушает и другим не
дает...
     - А чего тут слушать? Это по телеку тыщу раз говорили.
     - Да ты по толику только мультики да хоккей  смотришь,-  сказал
Сашка Лавенков и запихнул в парту учебник английского.
     - Нет, еще передачу "Для вас, малыши",- вставил Горька.
     - Ну-ка,  прекратите,- потребовала Маргарита Васильевна.- Жура-
вин, продолжай... Он, кстати, очень интересно рассказывает,- добави-
ла она и незаметно зевнула.
     - Только пускай покороче,- тоже зевнув, попросил Борька Сухору-
ков по кличке Грабля, человек из компании Капрала.
     - Не нравится - топай из класса!- вдруг взвинтился Журка.- Тебе
вообще на все на плевать,  кроме своей шкуры!  Вот вогнали бы в тебя
всю обойму, как в того мальчишку, тогда бы по-другому запел!
     - В  какого мальчишку?  - удивленно спросил кто-то.  Многие уже
забыли,  как Журка рассказывал,  что волнения начались после  гибели
негритянского мальчика: его застрелил недалеко от школы полицейский.
     - Слушать надо,- подала голос Лида Синявина, соседка Горьки.
     - А мы слушали,- нахально сказал Бердышев.
     -Ага! Особенно ты!- зло откликнулась Иринка.- Тебе про пули го-
ворят,  а ты пшеном пуляешь.  Тебя самого бы туда,  где стреляют,  в
Алабаму...
     - За что его туда, бедного?- ухмыльнулся Грабля.
     - За глупость,-